ВВЕДЕНИЕ
«Великий гений… давно уже возвышается над нашей жизнью с неприступным одиночеством горной вершины, давно уже, живя среди нас, живет в вечности, чуждый нашим похвалам и порицаниям, – писал С. Франк по поводу 80-летнего юбилея Толстого, – … Его хвалят и возвеличивают как бы только для того, чтобы купить этим право не думать о нем и без проверки отвергать его идеи»1.
Долгое время Толстого изучали по известной незатейливой схеме:
Граф Лев Николаевич Толстой – «великий писатель земли русской» (Тургенев), причем, Толстой шутил: «Почему не воды? « в этом качестве он создал роман-эпопею «Война и мир», семейный роман «Анна Каренина» и др.; но потом старик впал в маразм; правда, будучи в маразме, он как-то ухитрялся заниматься «срыванием всех и всяческих масок» (Ленин) и «колебать трон» Николая II (Суворин), но в общем блажил: рисовые котлетки, «Пахать подано, ваше сиятельство» (фольклор), «юродивая проповедь непротивления злу насилием» (Ленин) и так далее.
Советский строй и советская идеология стали, к сожалению, каменной преградой к изучению, а главное, пониманию произведений Толстого. Сегодня многие отмечают, что с Толстым в России случилась та же беда, что и с Царь-колоколом – «печальным утешением национальной гордости великоросов»2, выставленным на обозрение в Кремле. При пожаре колокол треснул, от него отвалился кусок, после чего он пролежал в литейной яме без малого сто лет. Потом его из ямы вытянули и установили на постамент. «С тех пор можно восхищаться его грандиозными размерами, можно обходить кругом, читая надписи, повествующие об истории его создания, можно дивиться сложности и изяществу рельефов, можно взвешивать его, замерять высоту и диаметр, можно даже слазить внутрь с фонариком и осмотреть его чрево. Одного только нельзя – услышать его голос»3.
Огромная часть наследия Толстого – философские, религиозные и публицистические сочинения, написанные в последние 30 лет жизни и в большинстве своем опубликованные более полувека назад в 90-томном Полном Собрании сочинений – оказалась мало кому известной, остались вне общественного сознания современных читателей..
Идеи Толстого-мыслителя, проповедника, чудака, чудачество художника, бросившего искусство и удивляющий современников своими странными, подчас вызывающими раздражение, неприятие даже близких ему людей, его религиозные, этические, эстетические взгляды
Во многом парадоксальные воззрения, мысли, о современном искусстве, о критике: Толстой, ниспровергающие свои художественные произведения, Пушкина и Шекспира,
взгляды на любовь, семью, брак, выраженные в статьях об отношении между полами, о материнстве, о соске, поразившие современников, находят отклик у читателей всего мира и сегодня.
Отношение между полами, проблема пола, семьи, переросли в проблемы Эроса, страсти, империи чувств, столь поглощающей нашего современника, на рубеже ХХ и ХХ1 в.
Повесть «Крейцерова соната» была написана в 1889 г., спустя почти десятилетие после духовного кризиса Толстого конца 70-х – начала 80-х годов, о чем писатель заявил в своей «Исповеди».
Повесть о семье, любви, браке, – поразившая современников своими парадоксальными суждениями. Заставившая всех читать – вместо «здравствуйте» задавали вопрос: «читали ли Крейцерову… То есть следующие твои абзацы.
Эта повесть – проповедь целомудренного брака как братского союза между мужчиной и женщиной. Полное целомудрие – это христианский идеал нашего времени. Так утверждал Толстой и развивал эту мысль, провозглашенную в «Крейцеровой сонате», до конца жизни. 10 мая 1910 г. он записал в дневнике: «Признание брака чем-то священным есть отречение от идеала. Христианское посвящение, если допустить религиозный акт посвящения, может быть только одно: посвящение себя полному целомудрию, а никак не разрешенному половому общению, и обет может быть не верности супругов, а для обоих только один: целомудрия, включающего в себя верность одному»4.
Когда же Толстому задавали вопрос: «А как же род человеческий?», то он отвечал, что это всего лишь идеал, который люди будут неизбежно нарушать. Но стремиться к идеалу необходимо.
Для современников Толстого «Крейцерова соната» стала громом среди ясного неба и вызвала небывалый общественный резонанс. Так откровенно о половом вопросе вслух не говорил еще никто – хотя, как оказалось, многие задумывались. Одним словом, по выражению современной исследовательницы, в этой повести – проповеди аскезы – оказалось слишком много секса.
Вряд ли можно назвать литературное произведение конца 19-го века, которое, даже не будучи еще напечатанным, вызвало бы столь бурные споры, какие вызвала «Крейцерова соната» Л.Н. Толстого.
Запрещенная к печати повесть стремительно расходилась в рукописных, литографированных и гектографированных вариантах. По словам А.А. Толстой, экземпляры «переходили из рук в руки, переводились на все языки и читались везде с неимоверной страстностью; казалось подчас, что публика, забыв все свои личные заботы, жила только литературой графа Толстого… Самые важные политические события редко завладевали всеми с такой силой и полнотой»5.
Без преувеличения, «Крейцерова соната» потрясла весь мир.
В Соединенных Штатах Северной Америки начальник почты запретил вверенным ему учреждениям перевозку «Крейцеровой сонаты», и тогда ее стали развозить частные лица на особых тележках с огромными плакатами, в которых указывалось, что эта книга русского мыслителя, запрещенная начальником почты.
А в одном из городков Средней Азии, по информации журнала «Книжки недели»6, возник судебный процесс из-за того, что один интеллигент зачитал рукописный вариант повести. «Для жителей городка, – писал журнал, – это была не книга, а сокровище, источник удовлетворения жажды всего города. Поэтому они посмотрели на пропавший экземпляр как на растрату общественного достояния»7.
Н.Н. Страхов писал, что «Крейцерова соната» «всех задела», даже «самых бестолковых» и «что целую зиму только об ней и говорили и что вместо «как ваше здоровье?» обыкновенно стпрашивали: «читали ли вы «Крейцерову сонату»?»8.
«Русский вестник» сообщал, что если «Крейцерова соната» и «Послесловие» к ней и неизвестны кому-нибудь, так разве только а) безграмотным, б) ничем из подобных произведений неинтересующимся, в) или живущим в каких-нибудь особых захолустьях9.
По словам «Гражданина», «Крейцерова соната» буквально сделалась умственной болезнью в Петербурге. Музыкальные магазины не напасутся этой сонаты. Все пианисты и скрипачи только и заняты разучиванием сонаты. Хозяйки дома требуют от всякого пианиста: сыграйте нам «Крейцерову сонату». Мамаши заставляют детей своих вместо упражнений и школ разучивать «Крейцерову сонату».
По этому поводу кн. Мещерский в своем «Дневнике» замечает: «Да, как ни говори, а все же сдается, что такую вещь, как «Крейцерова соната», лучше было бы не подвергать участи запретного плода. Жаль, что ее не дали продавать на всех перекрестках, как, по-видимому, того усиленно желал сам творец ее, ибо никакого нет сомнения, что ее прочитало бы гораздо меньшее количество людей, – это раз; а во-вторых, она не имела бы за собой соблазнительной и пикантной прелести таинственности»10.
На автора «таинственной повести» сразу же, как только она стала расходиться, и в особенности после выхода ее из печати, посыпались письма читателей. Что хотел Толстой сказать «Крейцеровой сонатой»? – вот основной вопрос, мучивший читателей. Они требовали разъяснений.
И Толстой пишет «Послесловие к «Крейцеровой сонате», вышедшее уже в апреле 1890 г., в котором он хотел, по его собственным словам, «…ясно и определенно выразить» свой взгляд на брак. Методично, по пунктам объяснил писатель, что он имел в виду, когда писал новую повесть.
Эффект был неожиданным. С выходом «Послесловия» читатели, отбросив все сомнения, решили, что со всеми мыслями героя полностью согласен автор. И споры разгорелись с новой силой.
Первые читатели – цензура. Цензурные мытарства. Допустили только в собрании сочинений писателя после личной встречи Софьи Андреевны в Петербурге
Первой на повесть отреагировала российский офизиоз: правительство, цензурный запрет и синодальный – ведь с 1887 г. произведения Толтого проходили двойную цензуру. Духовная цензура. церковь. Она негодовала: «еретик», «изменник» и просто юродивый безумец исказил, даже умышленно извратил христианское учение донельзя, превратив его в «сумасбродную галиматью» (арх. Никанор).
Церковь пристально следила за сочинениями опального графа, который «в прельщении гордого ума своего дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое его достояние»11. В своих выступлениях против «Крейцеровой сонаты» священнослужители не только объясняли «доверчивой» публике, что «лжеучение» Толстого вредно, но и пропагандировали «принятый» взгляд на христианский брак.
Разумеется, церковь целиком и полностью разделяла государственную позицию. В дипломе представлены фрагменты переписки обер-прокурора Синода К.П. Победосцева с императором Александром III и с начальником Главного Управления по делам печати Е.М. Феоктистовым. Удивительнее всего то, что власть и церковь воевали с ненапечатанным (а значит, официально несуществующим) произведением. По этому поводу А.П. Чехов в письме к А.С. Суворину вспоминает даже анекдот:
«Государю понравилась «Крейцерова соната». Победоносцев, Любимов и прочие херувимы и серафимы, чтобы оправдать свое отношение к Толстому, поспешили показать государю «Николая Палкина». Прочитав, государь будто бы так рассердился, что приказал принять меры. Дано было знать кн. Долгорукову. И вот в один прекрасный день приходит к Толстому адъютант от Долгорукова и приглашает его немедленно пожаловать к князю. Тот отвечает:
– Передайте князю, что я езжу и хожу только в знакомые дома.
Сконфуженнй адъютант уезжает и на другой день привозит графу официальную бумагу, в котором будто испрашивалось у графа объяснение по поводу его «Николая Палкина». Толстой прочитал бумагу и сказал:
– Передайте его сиятельству, что я дано уже ничего не пишу для печати; пишу я только для своих друзей, а если друзья распространяют мои произведения, то виноваты в этом они, я не я. Так и передайте.
– Но я не могу этого передать! – ужаснулся адъютант, – Князь мне не поверит!
– Князь не верит своим подчиненным? Это нехорошо.
На третий день опять приезжает адъютант с новой бумагой и узнает, что Толстой уехал в Ясную Поляну. Так кончается анекдот»12.
В унисон церковным звучали голоса и многих светских критиков: А. Разумовского, И. Романова, А.Л. и других. Толстой, хором заявили они, «в умоисступлении» изуродовал семейные отношения и «наговорил чуши», а его рьяные фанатики распространили учение «нравственного урода» по всему свету. Критики наперебой расхваливают художественные достоинства повести, подчеркивая таким образом свою объективность. Великий писатель, мол, есть великий писатель, и таланта у него не отнимешь, а вот Толстому-мыслителю грош цена, его философия, разумеется, никуда не годится и вызывает у читателей «гомерический хохот».
Особняком стоит работа А. Соловьева, который наиболее достоверно смог оценить и проанализировать идеи Толстого.
Влиятельная газета «Новое время» одной из первых откликнулась серией фельетонов не только по поводу повести, но и по поводу поднятого в ней философского вопроса о браке. Несмотря на то, что за направлением газеты прочно закрепилось определение М.Е. Салтыкова-Щедрина: «Чего изволите?», официальную позицию издание не поддержало.
Более того, ведущий публицист «Нового времени» В. Буренин – первый критик, признавший «поразительную правду» повести и Толстого как «проповедника нравственности». Именно из-за его «восторженной похвалы» повесть стала такой популярной, с раздражением отмечал профессор А. Гусев.
По всему миру стали выходить книги-подражания «Крейцеровой сонате», в которых непременно главная героиня, женщина, боролась за свою правоту. Самые яркие из этих произведений написаны близкими Толстому любви. Его жена, Софья Андреевна, восприняла «Крейцерову сонату» как предательство и написала в свое оправдание как женщины повесть «Чья вина?», которую, правда, не опубликовала. Сын же Толстого Лев Львович, возмущенный «вредным» учением знаменитого отца и, по мнению исследователей, сильно страдавший от того, что всегда был в тени его гениальности, ответил на «Крейцерову сонату» «Прелюдией Шопена», в которой со злостью и раздражением опровергал отцовские идеи.
После грома бывают гроза и ливень. И если Толстой первый поднял наболевший вопрос, то после выхода «Крейцеровой сонаты» философские споры о любви разразились с неимоверной силой. «Оргиазм был в моде… Эрос решительно преобладал нал Логосом» (Бердяев). О философии эроса в России – в заключительной части дипломного сочинения.
Сегодня, на рубеже веков, через сто лет после выхода повести в свет, «Крейцерова соната» снова в центре внимания.
За последнее десятилетие опубликовано огромное количество работ как отечественных, так и зарубежных критиков. Это и научные исследования, и психоаналитические работы, и просто эмоциональные очерки. Такие журналы, как «Вопросы литературы», «Вестник Московского университета», «Наше наследие» публикуют работы исследователей
В «Яснополянском сборнике» много исследований ученых-филологов: «О построении «Крейцеровой сонаты» А. Бурмейстера, «Крейцерова соната» в восприятии современников писателя» В. Горной, «Диалогическое в «Крейцеровой сонате» Н. Михновец.
Много работ посвящено исследованию, сопоставлению Крейцеровой в контексте – психоанализу и философии секса. В этом отношении интересны статьи Д. Ранкур-Лаферьера в журнале «Психоаналитический вестник» «Крейцерова соната» – «Клейнианский анализ толстовского неприятия секса»; Л. Энгельштейн «Крейцерова соната» Льва Толстого, русский фин-де-сьекль и вопросы секса» («Культурологичнские записки»); Е. Тихомировой «Эрос из подполья: секс-бестселлеры 90-х и русская литературная традиция» («Знамя»), В. Боченкова «Огненные образы «Крейцеровой сонаты»: философские споры «серебряного» века, актуальные по сей день» («Учительская газета»). М.быть Эткинда дать сюда?
Во многих статьях рассматривается влияние «Крейцеровой сонаты» на творчество других писателей, современников Толстого: П. Долженков – «Дама с собачкой» А.П. Чехова и «Крейцерова соната» Л.Н. Толстого: два взгляда на любовь»; И.Каштанова – «Проблема любви и брака в произведениях Л.Н. Толстого и А.И. Куприна «Крейцерова соната» и «Гранатовый браслет»; Г. Померанц – «Вокруг исповеди Ставрогина и «Крейцеровой сонаты»; И. Столярова – «Нравственно-эстетическая позиция Н.С. Лескова в «Рассказах кстати»; В. Туниманов – «Кроткая» Достоевского и «Крейцерова соната» Толстого (две исповеди).
Исследователи вновь возвращаются к философии любви и вопросам пола, проводят новые параллели с другими авторами – современниками Толстого, – и сравнивают их взгляды на любовь; изучают влияние аскетических теорий на формирование нравственных ценностей общества; снова пытаются понять, отождествлять ли Толстого с его героем, и, если нет, то что же хотел сказать великий писатель своей «странной» повестью; некоторые рассматривают «Крейцерову сонату» в ряду секс-бестселлеров русской литературы, а кое-кто даже цитирует известную шуточную песенку:
Жена его, Софья Адреевна,
Напротив, любила поесть,
Она не ходила босая,
Хранила дворянскую честь.
Много споров, скорее, чисто эмоциональных, нежели научных, вызывает повесть Софьи Андреевны «Чья вина?», написанная как ответ на «Крейцерову сонату». Для саркастически настроенной Инны Пруссаковой13 жена Толстого – заурядная личность, которая относилась к себе «с повышенным благоговением» и требовала к себе внимания «с таким энтузиазмом, словно она была, по меньшей мере, Сарой Бернар». Для наглядности в ее статье приведена история всесторонне развитой, здравомыслящей девушки, студентки физмата. Она не вынесла идеи бесконечности вселенной и попала в психиатрическую больницу.
«Только великое может постичь великое, заурядное сознание не охватывает бесконечность чужой вселенной – и мстит за это. Мстит за свою заурядность. Кропает мемуары, где очередной великий предстает безобидным и ничтожным чудаком, о котором и говорить-то не стоит. Подмечает смешное и недостойное, лишь бы не взглянуть в лицо факту – неоспоримой гениальности»14.
В статье рефреном звучит издевательское «Посмотрите на нее!»:
«В промежутках между кормлениями она додумалась до того, что ее труды и способности заслуживают преклонения не меньше, чем труды ее знаменитого (незаслуженно!) мужа»15.
Гораздо более благосклонно, даже сочувственно, отнесся к повести Софьи Андреевны другой автор, Сергей Романов16. Для него жена писателя – «самый близкий Толстому человек, вечная переписчица, верная помощница, узнаваемый прототип «Крейцеровой сонаты». Критик явно жалеет ее:
«Конечно, она не могла понять и равнодушно снести такое неоправданно унизительное отношение к супружеству. Пыталась высказывать свои размышления Льву Николаевичу, но что в том проку, ведь для потомков сохранится лишь художественный вымысел»17.
Критик старается оправдать непонятный многим поступок:
«И все-таки, как ни была оскорбительна «Соната» для двадцатисемилетней супружеской жизни Софьи Андреевны, это не помешало ей заботливо переписывать повесть, а затем хлопотать перед самим Государем о включении ее в тринадцатый том полного собрания сочинений. Как иначе могла поступить жена великого Льва? Погасив чувство личного оскорбления, переступив через обиды, она не посмела опубликовать свой ответ на «Крейцерову сонату»18.
«Советская литературная наука, писательских подруг принципиально не любившая, не жалела черных красок и для графини, изображая ее на уровне известной песенки», – вспоминает по поводу недавнего выхода в свет в журнале «Октябрь» повести «Чья вина?» Ольга Мартыненко19. Отношение, по ее мнению, изменилось у публики только тогда, когда в 1978 г. журнал «Новый мир» опубликовал отрывки из «Дневников» Софьи Андреевны:
«Со страниц «Дневников» предстала другая женщина – умная, широко образованная, чуткая мать и преданная жена, глубоко страдающая от причуд гениального мужа. В неразрешимом семейном споре читатель (за женскую половину ручаюсь) безоговорочно принимал сторону Софьи Андреевны»20.
Литературный критик Татьяна Касаткина, размышляя о философии пола в «Крейцеровой сонате», отмечает, что Толстой «захвачен полом», «и он ощущает это именно как захваченность, порабощенность»21. По ее мнению, Толстой в своей повести дает читателю представление о человеке в его отношении к свободе.
«Свободный человек (неважно, мужчина или женщина) – это человек целомудренный. Человек в браке – полчеловека, пол: мужской или женский. Мужчина и женщина в браке могут составить одного целомудренного человека, если до этого оба были целомудренны. Человек, павший вне брака, автономный человек – калека, половинка, которой нет восполнения. Он становится блудником (блудницей), чувствуя потребность в дополнении себя, но, прикладывая другую половину уже не к ране, а к заросшему шраму, не способен к воссоединению. Он способен только создавать вокруг себя других калек – блудников и блудниц. Трагедия Позднышева, как он и сам ее осознает, именно в том, что он не восстанавливает утраченное им прежде брака целомудрие, заключив брак, но лишает целомудрия свою невинную жену, превращая ее в блудницу. <…>
Представляется, что этот тупик – единственное место, куда может прийти честный мыслитель, пытающийся разрешить проблему пола, – то есть несвободы и неполноты, неотдельности мужчины и женщины, – рассчитывая только на силы самого человека. Если он захочет найти выход из тупика (в котором ведь можно всю жизнь страдать, вовсе не желая оттуда выбраться), ему придется отказаться от идеи автономности человека и, оставив разборки «внутри» человека, между его половинами, радикально трансцендетировать Другого. Но это сюжет совсем другого произведения…»22
К вопросу о «кризисе семьи» обращается критик Виктор Боченков23. В своей статье «Огненные образы «Крейцеровой сонаты» автор вспоминает духовного писателя епископа Михаила Канадского. Сегодня о нем забыли, а в начале 20-го века он был на слуху у петербургской интеллигенции. Одной из главных была для него тема семьи – столь актуальная и по сей день.
«У него можно найти ответы на вопросы, которые мы еще даже не успели себе задать. Семья, брак – только одна из тем. На протяжении жизни он доказывал одну простую, но в то же время сложнейшую вещь: евангельские времена – не древность, не миф, они возможны и сейчас»24.
В 1903 г. иеромонах Михаил представил для обсуждения свой доклад «О браке. Психология таинств». Он напомнил о «Крейцеровой сонате» Толстого, в которой писатель заявил, что для христианина плотское общение в браке не только не может быть законным и праведным, а всегда есть падение, слабость, грех. Один из представителей церкви отвечал на это, что единение мужчины и женщины вне церковного освящения есть обычный блуд. Что нужно сделать, чтобы оно было свято? Только поставить некие перила, гарантирующие чистоту брака.
«Становится страшно, когда это читаешь, – признался иеромонах Михаил. – Если истину церкви ограждать перилами, то неудивительно, что волки перелезут через них. Нет, надо искать иные возражения, иначе осмыслить значение и святость брака, «идти с оружием против огненных образов «Крейцеровой сонаты». Церковное освящение не есть безусловное ручательство брачного сожительства. Но тогда мы присоединимся к Толстому, что брак – грех. В чем же дело?»25
Иеромонах Михаил доказывал мысль В. Розанова о том, что пол и половое – это священное, религиозное.
«Нет, необходимо исходить из того, что брак – не компромисс, не учреждение, регулирующее похоть. Это святыня. Пока мы признаем брак позволительным (только), мы стоим на позициях безразличия и, собственно, допущения разврата. Нужно дополнить: брак религиозно спасителен, духовно очищающ, мистически-зиждителен (дети)»26.
Американский профессор психологии, специалист в области славянской литературы Даниэл Ранкур-Лаферьер провел исследование «толстовского неприятия секса» с позиции теорий Клейна и Фрейда. Объектом его исследования стала «Крейцерова соната». Отправной точкой его анализа является «одно из наиболее примечательных убеждений Толстого, которое не разделяли другие русские писатели, Достоевский, Чехов, Пастернак и Солженицын» – «ярко выраженное враждебное отношение к сексу»27.
Отвращение Толстого к сексу, считает ученый, было делом личным, а именно такие личные вопросы являются наиболее подходящим объектом психоаналитического исследования. Итак, что же, по мнению Ранкур-Лаферьера, в «Крейцеровой сонате» личного?
Любая строка из повести (и даже из любого ее чернового наброска), равно как и любая цитата из 91-го тома собрания сочинений Толстого – частица его биографии, потому что писатель «жертвовал на создание каждой страницы реальное время своей жизни, а не постмодернистское, интертекстуальное псевдовремя, сконструированное учеными конца нашего века»28.
Обращаясь непосредственно к текстам, ученый приводит ряд «женоненавистнических» цитат, в которых Толстой выражал «свое враждебное отношение к женщинам»29. Женитьба, по мысли ученого, такое отношение только усилила. Тема «Крейцеровой сонаты» – брак.
«Герой этого произведения ненавидит свою жену до такой степени, что убивает ее. Всю свою сознательную жизнь Толстой испытывал ненависть к телесной, сексуальной ипостаси женщины, однако, поскольку именно в этом шедевре происходит самое страшное, глубинная психологическая структура ненависти становится зримой.
На поверку, Толстой ненавидит себя не меньше, чем женщин»30.
Ученый приходит к выводу, что проблема коренится в образе матери. Нехватка материнской любви и обожествление ее стали причиной нарциссической травмы, раны от которой не затянулись до конца жизни. Любовь матери – с одной стороны, самая сильная и самая чистая любовь для Толстого, с другой стороны – подсознательная, но тоже очень сильная обида на то, что мать умерла, не дав ему этой любви.
В результате подробных рассуждений и сопоставления биографических фактов, психоаналитик приходит к выводу, что Толстой связывает смерть матери с половыми отношениями между ней и мужем как раз в тот момент, когда она должна была кормить грудью младенца Толстого.
А Позднышев подробно описывает то чувство отвращения, которое охватывает его именно при мысли о том, что он вступал в половые отношения с женой именно в тот период, когда она кормила грудью.
Итог размышлений ученого:
«Толстой выстроил сюжет повести так, что Позднышев «в действительности уничтожает» тело своей жены, свой материнский образ»31. Ссылаясь на положения Клейна, Ранкур-Лаферьер указывает на то, что женская грудь, неоднократно фигурирующая и в черновиках, и в последней редакции повести, не случайный рефрен. Младенец, по Клейну, может получать удовольствие от женской груди, а может и испытывать садистские чувства, которые доходят до желания смерти матери. Что же касается кинжала, которым Позднышев ударил в грудь (опять же) свою жену, то это – длинный заостренный предмет, фрейдовский «фаллический символ». Такая интерпретация символического значения позволяет понять, почему половые отношения для Позднышева – «убийство» жены. Позднышев (да и сам Толстой) чувствовал, что совершает преступление всякий раз, когда вступал в половые отношения с женой.
«Толстовская инфантильная философия секса», по мнению исследователя, такова:
«Воздержание желательно, потому что половая связь, будучи агрессией фаллоса, чревата опасностью для материнского образа. Пусть даже человеческий род прекратится, лишь бы он не причинил вред идеализированной матери»32.
Другой американский ученый, профессор истории Лора Энгельштейн в своей статье «Крейцерова соната» Льва Толстого, русский фин-де-сьекль и вопросы секса»33 объясняет, почему же повесть вызвала столько споров и обсуждений. Энгельштейн объясняет «казус» с «Крейцеровой сонатой», опираясь на положения книги «История сексуальности» современного французского философа Мишеля Фуко.
До исследования Фуко, объясняетЭнгельштейн, было принято думать, что викторианская система нравственных ценностей препятствовала непосредственному выражению эротических стремлений как в символическом, так и в буквальном смысле. Конечно, по двойственному стандарту морали мужчины пользовались привилегией удовлетворять свои половые потребности в домах терпимости. Порядочным женщинам и хорошо воспитаным подросткам следовало избегать не только разговоров о сексе, но даже и мыслей о сексуальном удовлетворении. Фуко опровергает подобное представление о буржуазном обществе 19-го века. Он утверждает, что подавление сексуальных инстинктов достигалось не запрещением, а наоборот – поощрением разговоров на эту тему.
Фуко вводит понятие «речь», продолжает объяснять исследовательница. Воздействие речью, основанной на научном знании, по Фуко, осуществляется на уровне частных бесед, на уровне общественного мнения; им пользуются врачи на приемах, педагоги в школах и авторы популярных научных брошюр. Проповедуя пользу сексуального воздержания, эксперты и моралисты достигли парадоксального эффекта: чем больше запрещали, тем больше думали о том, что запрещено. По мнению Фуко, «предписание подавлять похоть только заостряет внимание на запретном предмете, который становится центром всеобщего обсуждения»34 – это и произошло с повестью Толстого.
В России, как и в Европе, возникновение новых буржуазных отношений отразилось и на представлении о сексуальности, пишет Энгельштейн. К концу века так назваемый «половой вопрос» сделался предметом оживленных дискуссий, поводом к чему послужила именно «Крейцерова соната».
«Одним словом, – подводит итог Энгельштейн, – в «Крейцеровой сонате» было слишком много секса»35.
Дипломная работа построена следующим образом:
– В первой главе рассказывается история создания и публикации повести. Приведены отрывки из дневниковых записей Л.Н. Толстого, а также цитаты из писем и воспоминаний его современников.
– Вторая глава посвящена восприятию «Крейцеровой сонаты» в России. Глава поделена на три части. В первой части представлены мнения служителей церкви: архиепискова Никанора, профессора А. Гусева и священника Павла Городцева, оценка повести обер-прокурором синода К. Победоносцевым, а также разборы повести светскими критиками: А. Разумовским, Е. Соловьевым, И. Романовым (Рцы), А.Л., И. Листовским. Во второй части рассказано, как восприняли повесть писатели А. Чехов, Н. Лесков, поэты А. Плещеев, И. Щеглов, А. Барыкова, публицисты А. Суворин и В. Буренин. В третьей части рассматривается критика повести ведущими журналами того времени: «Русской мыслью» (Н. Михайловский, М. Протопопов), «Русским вестником» (Ю. Елагин), «Русским обозрением» (М. Дэ-Вогюэ), «Наблюдателем» (В. Чуйко), «Северным вестником» (А. Волынский-Флексер).
– В третьей главе представлены самые яркие, интересные подражания «Крейцеровой сонате». Это повесть жены Толстого Софьи Андреевны «Чья вина?», рассказ его сына, Льва Львовича, «Прелюдия Шопена», а также сочинение немецкого врача Г. фон Аминтора «Cis-moll-соната» и английская новелла «Конец «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого» М. Криста.
Четвертая глава посвящена зарубежной критике «Крейцеровой сонаты». В этой главе рассказывается об истории английского перевода повести, представлена рецензия на книгу о «Крейцеровой сонате» датского ученого и сделан обзор статьи классика норвежской литературы Арне Гарборга.
– В заключении необходимы общие выводы
Неверно! Может быть несколько иначе надо дать: страницы вступления к диплому, зарубежная критика. А истрорию англ перевода, Дилллона дать в первую главу.
рассказывается о развитии философии эроса в России, главным толчком к которому послужила именно «Крейцерова соната».
