1 ФЕВРАЛЯ (Дух)

Никакие рассуждения не могут свести духовное к вещест­венному и объяснить происхождение духовного от вещест­венного.

1
Человек считает собою и свое тело, и свою душу. Но забо­тится человек, всегда, особенно в молодости, только о теле. А между тем главное в каждом человеке — не тело, а душа. И поэ­тому заботиться должно больше всего не о теле, а о душе. При­выкни к этому, вспоминай чаще, что жизнь твоя в духе, соблю­дай его от всякой житейской грязи, не давай плоти подавлять его, подчини тело духу, и тогда ты исполнишь свое назначение и проживешь жизнь радостно.
По Марку Аврелию

2
Все дело в том: верить или не верить в действительность духа. Люди разделяются в духовном отношении на живых и мертвых, т.е. на верующих и неверующих.
Неверующий говорит: «Какой там дух... А вот что съел, насладился, то и мое!» И он, много не думая, заботится толь­ко о внешнем, делая свои плотские и злые дела, лжет, велича­ется, рабствует и не чувствует в себе потребностей высших: свободы, правды, любви. Такой человек хоронится от света разума, потому что мертв и потому что свет только живому дает жизнь, а мертвое сушит и гноит.
Вера в действительность духовной жизни дает другое на­правление мыслям человека.
Верующий в духовную жизнь обращает внимание свое во­внутрь, старается разобраться в своих чувствах, в своих мыс­лях, старается направить свою жизнь сообразно с высшими требованиями: сделать ее свободной, правдивой, любовной; старается своими поступками слагать жизнь свою из таких мыслей и чувств, которые наиболее соответствуют целям добра. Такой человек ищет истину и тянется к свету, потому что жизнь духа невозможна без света разума, как жизнь мира видимого невозможна без света солнца.
Среди людей нет ни совершенных жителей тьмы, ни со­вершенных жителей света, а все на распутье, и каждый, имея в себе власть идти, идет туда или сюда. И всякий, верующий в действительность духа, живущий под светом разума, пребы­вает в царстве Бога и имеет жизнь вечную.
Бука

3
Пускай ученые, философы придумывают свои предопре­деления, свои необходимые движения, пусть думают, что мир создавался из ряда случайностей. Я вижу в мире то единство замысла, которое, несмотря на их утверждение, заставляет меня признавать Единое Начало. Все равно, как если бы они мне сказали, что Илиада составилась из случайно брошенно­го типографского шрифта. Я бы не колеблясь сказал им на это: это неправда, хотя у меня нет никакой другой причины не верить в это, кроме той, что не могу верить в это.
«Все это суеверие», — говорят ученые. Может быть, и суе­верие, отвечаю я, однако что может сделать ваш столь неяс­ный рассудок против суеверия, которое убедительнее его?
Вы говорите: «Нет двух начал, духовного и телесного». Я говорю, что нет ничего общего между моей мыслью и деревом.
И что забавнее всего, это то, что они сами себя взаимно разбивают своими софизмами и готовы присвоить душу ско­рее камням, чем признать ее в человеке.
Руссо

4
Я не знаю, может ли собака выбирать, помнить, любить, бояться, воображать, думать; так что, когда мне говорят, что все это в ней не страсти, не чувства, но естественное и необ­ходимое действие устройства ее организма, который состав­лен из различных сочетаний частей вещества, то я могу согла­ситься с таким мнением. Но я мыслю, и я знаю, что я мыслю. Что же может быть общего между тем, что думает, и тем или Другим сочетанием частей вещества, т.е. пространства, подда­ющегося делению во всех своих направлениях и измерени­ях, — в длину, ширину и глубину?
Лабрюйер

5
Если все только вещество и если мысли во мне, как и во всех людях, есть только следствие сочетаний частиц вещества, то кто же зародил в мире мысль о каких-либо других существах, кроме телесных? Как может быть вещество причиной того, что его отрицает и исключает из своего существования? Как может оно быть в человеке тем, что мыслит, то есть тем, что и служит убеждением человеку, что он не вещество?
Лабрюйер

6
Метафизика существует в действительности, если и не как наука, то как природная склонность, потому что человечес­кий разум, подвигаясь неудержимо вперед, побуждаемый к то­му не одним только тщеславным желанием многознайства, а и собственной потребностью, доходит до таких вопросов, на ко­торые не может дать ответа никакая опытная деятельность ра­зума и выведенные из нее основы. Таким образом, действитель­но у всех людей, у которых разум расширился до умозрения, всегда была какая-нибудь метафизика; и она всегда будет у них.
Кант

———————
Различие духовного от вещественного одинаково ясно самому простому, детскому уму и самому глубокому уму муд­реца. Бесполезны рассуждения и споры о духовном и вещественном. Рассуждения эти ничего не объяснят, а только затем­нят то, что ясно и бесспорно.

2 ФЕВРАЛЯ (Смерть)

Жизнь с забвением смерти и жизнь с сознанием ежечасного приближения к смерти — два совершенно различных состояния.

1
Чем больше перенесена жизнь из области телесной в об­ласть духовную, тем менее страшна смерть. Для человека, жи­вущего вполне духовной жизнью, страха этого не может быть.

2
Когда ты твердо убежден и помнишь, что с часу на час тебе предстоит сбросить свою внешнюю оболочку, свое тело, т.е. умереть, тебе легче соблюдать справедливость и поступать по правде, легче покоряться судьбе своей. Думай только о том, как бы не отступить от правды в каждом предстоящем тебе сегодня деле и как бы покорно нести то, что сейчас пред­стоит тебе. Живи так — и ты не только встретишь невозмути­мо всякие людские толки, пересуды, покушения, — ты даже не станешь думать о них, но все бедствия, которые могут по­стигнуть тебя, покажутся тебе не важными, потому что, живя так, все желания твои сольются в одно — исполнять волю Бога. А это ты всегда можешь сделать.
По Марку Аврелию

3
Думай чаще о смерти и живи так, как будто ты знаешь, что должен скоро умереть.
Как бы ты ни сомневался в том, как поступить, представь себе, что ты умрешь к вечеру, и сомнение тотчас же разреша­ется, тотчас же ясно, чтó дело долга и чтó личные желания.

4
Мысль о близости смерти распределяет все наши поступки по степени их истинной важности для нашей жизни. Приго­воренный к немедленной казни не станет заботиться об уве­личении, сохранении своего состояния, ни об установлении о себе доброй славы, ни о торжестве своего народа перед други­ми, ни об открытии новой планеты и т.п., но за минуту перед смертью постарается утешить огорченного, поднимет упав­шего старика, перевяжет рану, починит игрушку ребенку...

5
Я люблю свой сад, люблю читать книжку, люблю ласкать детей. Умирая, я лишаюсь этого, и потому мне не хочется умирать, и я боюсь смерти.
Может случиться, что вся моя жизнь составлена из таких временных, мирских желаний и их удовлетворения. Если так, то мне нельзя не бояться того, что прекращает эти желания. Но если эти желания и их удовлетворение изменились во мне и заменились другим желанием — исполнять волю Бога, от­даться ему в том виде, в котором я теперь, и во всех возмож­ных видах, в которых буду, то чем больше заменилась моя воля волей Бога, тем меньше не только страшна мне смерть, но тем меньше существует для меня смерть. А если совсем за­меняются мои желания блага своей личности желанием исполнения воли Бога, то и не будет для меня ничего, кроме жизни.
Заменять мирское, временное вечным — это путь жизни, и по нем-то надо идти. А как? Это в своей душе знает каждый из нас.

———————
Вспоминать о смерти значит жить без мысли о ней. О смер­ти нужно не вспоминать, а спокойно, радостно жить с созна­нием ее постоянного приближения.

3 ФЕВРАЛЯ (Доброта)

Доброта для души — то же, что здоровье для тела: она не­заметна, когда владеешь ею.

1
Люди истинно добродетельные не считают себя доброде­тельными, поэтому они добродетельны. Люди не истинно добродетельные никогда не забывают о своей добродетели и потому не бывают добродетельными. Настоящая добродетель не утверждает сама себя и не выказывается. Ненастоящая добродетель утверждает сама себя и выказывается.
Истинное добродушие не знает само себя и не старается выказаться. Неистинное добродушие утверждает само себя и старается выказаться. Истинная справедливость проявляется, когда это нужно, но не старается выказаться. Неистинная справедливость всегда проявляет себя и старается выказаться.
Истинное приличие проявляется, когда нужно, и не ста­рается выказаться. Неистинное приличие проявляется всегда и, когда никто не отвечает на него, силою заставляет испол­нять свои правила.
Когда потеряна истинная добродетель, является доброду­шие, когда потеряно добродушие, является справедливость, когда же потеряна справедливость, является приличие.
Правила приличия — это только подобия правды и нача­ло всякого беспорядка.
Лао-Тсе

2
Человек истинной добродетели старается идти прямым путем до конца. Сделать половину дороги и потом ослабеть — это то, чего надо бояться.
Китайская мудрость

3
Добродетель в человеке должна иметь свойство драгоцен­ного камня, который неизменно сохраняет свою природную красоту, что бы с ним ни приключилось.
Марк Аврелий

4
Делай добро тайно и жалей, когда про него узнают, и ты научишься радости творить добро. Сознание доброй жизни, без одобрения за нее людей, есть лучшая награда доброй жизни.

5
Человек увеличивает свое счастие в той мере, в какой он до­ставляет его другим.
Бентам

6
Воля Бога в том, чтобы мы жили счастием и жизнью друг друга.
Джон Рёскин

7
Как благо растения — в свете, и потому, как ничем не за­крытое растение не может спрашивать и не спрашивает, в какую сторону ему расти и хорош ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, а берет тот единственный свет, кото­рый есть в мире, и тянется к нему, — так и отрекшийся от блага личности человек не рассуждает о том, как ему любить: тех ли, кого он любит сейчас, или нет ли какой еще лучшей любви, чем та, которая возможна сейчас, а отдает себя той любви, которая доступна ему и есть перед ним.

8
Нет иной любви, как такой, которая отдает душу свою за други своя. Любовь — только тогда любовь, когда она есть жертва собой. Только когда человек забывает себя и живет жизнью того, кого любит, — только такая любовь есть истин­ная, и только в такой любви мы находим благо, награду люб­ви. И только тем, что есть такая любовь в людях, только тем и стоит мир.

———————
Ничто так не украшает жизнь и других людей, как устано­вившаяся привычка быть добрым.

4 ФЕВРАЛЯ (Разум)

Свободен человек только тогда, когда он в истине. Исти­на же открывается разумом.

1
Вспомни, что отличительное свойство разумного существа есть свободное подчинение своей судьбе, а не постыдная борьба с нею, свойственная животным.
Марк Аврелий

2
Если бы человек не знал, что глаза могут видеть, и никог­да не раскрывал бы их, он был бы очень жалок. Так же и еще более жалок человек, если он не понимает того, что ему дан разум для того, чтобы спокойно переносить всякие беды. Если человек живет разумно, то ему легко переносить всякие беды, потому что разум скажет ему, что всякие беды проходят и часто превращаются в добро. А между тем люди, вместо того чтобы смотреть прямо в глаза беде, стараются увернуться от нее. Не лучше ли радоваться тому, что Бог дал нам власть не огорчаться тем, что с нами случается помимо нашей воли, и благодарить Бога за то, что Он подчинил нашу душу только тому, что в нашей власти, — нашему разуму. Он ведь не под­чинил нашей души ни родителям нашим, ни братьям, ни бо­гатству, ни телу нашему, ни смерти. Он подчинил ее одному тому, что от нас зависит, — нашему разуму.
По Эпиктету

3
Разбросайте на улице орехи и пряники — сейчас же при­бегут дети, станут подбирать их, подерутся между собою. Взрослые же не станут драться из-за этого. А пустые скорлуп­ки и дети не станут подбирать.
Для разумного человека богатство, почести, слава — или детские сласти, или пустые скорлупки. Пусть дети подбирают их, пусть дерутся из-за них, пусть целуют руки богачей и пра­вителей и их прислужников: для разумного человека все это — скорлупки. Если случайно попадет в руки разумного человека какой-нибудь орех, почему же и не съесть его. Но нагибаться для того, чтобы его поднять, бороться из-за него, валить кого-нибудь с ног или самому валиться — не стоит из-за таких пустяков.
Эпиктет

——————
Мы не свободны и подчинены и своим страстям, и другим людям в той степени, в какой отступаем от требований разу­ма. Истинное освобождение совершается только разумом.

НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

РАЗУМ

I
Как во всех вещах этого мира каждое новое средство, новое преимущество и каждое новое превосходство тотчас же вносит с собой и свои невыгоды, так и разум, давая человеку такое великое преимущество перед животными, приносит с собой свои невыгоды и открывает такие пути соблазна, на ко­торые никогда не может попасть животное. Через них приоб­ретают власть над его волей нового рода побуждения, кото­рым животное недоступно, именно отвлеченные побужде­ния, — просто мысли, которые далеко не всегда извлечены из собственного опыта, а часто порождаются словами и приме­рами других, внушением и литературой. С возможностью разумения тотчас же открывается человеку и возможность заблуждения. А каждое заблуждение, рано или поздно, прино­сит вред, и тем больший, чем оно было больше. За личное заблуждение когда-нибудь придется заплатить, и нередко дорогой ценой; то же, в крупном масштабе, и с заблуждениями целых народов. Поэтому нельзя достаточно напоминать, что надо преследовать и искоренять, как врага человеческого, всякое заблуждение, где бы оно ни встретилось, и что не может быть безвредных и тем более полезных заблуждений. Мыслящий человек должен вступить с ними в борьбу, дол­ожен, даже если бы человечество громко вопило при этом, как больной, которому доктор вскрывает нарыв.
Для массы место настоящего образования заступает своего рода дрессировка. Производится она примером, привычкой и вбиванием накрепко с раннего детства известных понятий, прежде чем накопится настолько опыта рассудка и силы суждения, чтобы бороться против этого. Так-то и прививаются мысли, которые потом сидят так крепко и остаются столь непобедимыми для какого бы то ни было поучения, как если бы они были врожденными; да их часто и считают тако­выми даже философы. Таким путем можно с одинаковым ус­пехом привить людям и справедливое, и разумное, и самое нелепое — приучить их, например, приближаться к тому или иному идолу не иначе, как проникшись священным трепе­том, и при произнесении его имени повергаться в прах не только телом, но и всей своей душой; класть добровольно свою жизнь и имущество за слова, за имена, на защиту самых причудливых пустяков; считать за величайшую честь или за величайший позор, по произволу, то или это и, сообразно с этим, уважать или презирать человека от глубины души; воз­держиваться от всякой мясной пищи, как в Индостане, или есть еще теплые и трепещущие куски, вырезанные у живого животного, как в Абиссинии; пожирать людей, как в Новой Зеландии, или отдавать своих детей в жертву Молоху; оскоп­лять самих себя, добровольно бросаться в костер, на котором сжигают покойника, — словом, можно их приучить к чему угодно. Отсюда крестовые походы, распутства изуверных сект, отсюда хилиасты и хлысты, преследования еретиков, аутода­фе (костры инквизиции) и все то, что можно найти в длин­ном свитке человеческих заблуждений.
Трагизм заблуждений и предрассудков — в практической их стороне, комизм — в теоретической: нет нелепости, кото­рая, если она внушена сначала хотя троим, не могла бы стать всенародным убеждением.
Таковы невыгодные стороны, которые связаны с присут­ствием в нас разума.
Шопенгауэр

II
Заблуждения и несогласия людей в деле искания и при­знания истины происходят не от чего иного, как от их недо­верия к разуму; вследствие этого жизнь человеческая, руко­водимая обычаями, преданиями, модами, суевериями, пред­рассудками, насилием и всем, чем угодно, кроме разума, течет сама по себе, а разум существует сам по себе. Часто бы­вает и то, что если орган разума — мышление — и применяет­ся к чему-нибудь, то не к делу искания и распространения истины, а к тому, чтобы во что бы то ни стало оправдать и поддержать обычаи, предания, моды, суеверия, предрассудки.
Заблуждения и несогласия людей в деле признания еди­ной истины — не оттого, что разум у людей не один или не может доказать им единую истину, а оттого, что они не верят в него.
Если бы они поверили в свой разум, то нашли бы способ сверять показания разума в себе с показаниями его же в дру­гих. А нашедши этот способ взаимной проверки, убедились бы, что разум один, несмотря на то что, вследствие различ­ных степеней силы органа разума — мышления, он показыва­ет разное.
С разумом то же, что и с зрением. Как орган зрения — глаза открывают людям различные по величине радиусов физичес­кие горизонты не вследствие отсутствия единства законов зрения, а благодаря различию степеней дальнозоркости или точек зрения (в прямом смысле), так и орган разума — мыш­ление — открывает людям различные умственные и нравст­венные горизонты не вследствие отсутствия единства законов мышления, а вследствие различия или степеней умственной дальнозоркости или точек зрения (в переносном смысле).
И как в деле обозрения горизонта, односторонность от­дельных частных точек зрения исправляется объединением их в одну общую, например, высочайшую точку зрения (в прямом смысле этого слова), а различие в степенях дально­зоркости уравнивается оптическими приборами: очками, би­ноклями, телескопами, так и в деле изучения нравственного и духовного горизонтов та же односторонность единичных точек зрения исправляется подобным же объединением их в одну общую, высшую точку зрения; различие же в степенях умственной дальнозоркости уравновешивается при помощи просвещения, причем лучшим органом такого уравнения яв­ляется слово, исходящее из уст мудрейших людей.
Мудрец помогает самостоятельному рождению в людях их собственных идей и чувств, вложенных в них от вечности. Его роль вполне уподобляется роли зрительной трубы, которая не дарует зрения слепому, а лишь усиливает зрение хотя бы самых плохих глаз. Сократ уподоблял мудреца повивальной бабке, которая не дарует женщине ребенка, а лишь помогает ей произвести на свет своего собственного.
Но не в одном различии точек зрения и степеней разуме­ния лежит причина разногласия людей в деле признания еди­ной истины. Причина такого разногласия кроется еще в самолюбии людей, благодаря которому очень часто человек, уже признавший внутренне разумность доводов своего собе­седника, все-таки продолжает отстаивать уже раз высказан­ное им мнение.
Федор Страхов