«Я был крещен и воспитан в православно-христианской вере. Меня учили ей и с детства, и во время моего отрочества и юности. Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили».
В «Исповеди» Толстой вспоминает случай из детства, когда друг сказал ему по секрету, что Бога нет, шутки взрослых над Священным писанием. Тогда маленький Толстой понимал, что «учить катехизис надо, ходить в церковь надо, но слишком серьезно всего этого принимать не следует». Затем он понял, что верующие люди бывают гораздо грешнее неверующих. «По жизни человека, по делам его как теперь, так и тогда никак нельзя узнать, верующий он или нет. Если и есть различие между явно исповедующими православие и отрицающими его, то не в пользу первых».
Автор считает религиозные сомнения обычным делом, так как не был единственным, кто начал сомневаться. «Сообщенное мне с детства вероучение исчезло во мне так же, как и в других, с той только разницей, что, так как я очень рано стал много читать и думать, то мое отречение от вероучения очень рано стало сознательным».
Свою молодость Толстой описывает как однообразное, навязанное обществом существование с неверными идеалами и стремлениями. «Я всею душой желал быть хорошим; но я был молод, у меня были страсти, а я был один, совершенно один, когда искал хорошего. Всякий раз, когда я пытался выказывать то, что составляло самые задушевные мои желания: то, что я хочу быть нравственно хорошим, я встречал презрение и насмешки; а как только я предавался гадким страстям, меня хвалили и поощряли». Для того, чтобы найти свое место в обществе, писатель начал жить по его правилам, которые на самом деле ему были противны. «Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство... Не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили, считали и считают мои сверстники сравнительно нравственным человеком. Так я жил десять лет».
Толстой признается, что начал карьеру писателя из гордости и тщеславия. Учил людей сам ничего не понимая в жизни. Ему льстили, называли гениальным. Он оставил попытки стать лучше. «Я – художник, поэт – писал, учил, сам не зная чему. Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была слава».
Затем Толстой разочаровался во всем. Он перестал уважать писателей, с которыми общался: «... почти все жрецы этой веры, писатели, были люди безнравственные и, в большинстве, люди плохие, ничтожные по характерам – много ниже тех людей, которых я встречал в моей прежней разгульной и военной жизни – но самоуверенные и довольные собой, как только могут быть довольны люди совсем святые или такие, которые и не знают, что такое святость. Люди мне опротивели, и сам себе я опротивел, и я понял, что вера эта – обман».
Писателя захлестнула депрессия, потерял цель, к которой нужно стремиться, начали посещать мысли о самоубийстве. «И это сделалось со мной в то время, когда со всех сторон у меня было то, что считается совершенным счастьем: это было тогда, когда мне не было пятидесяти лет. У меня была добрая, любящая и любимая жена, хорошие дети, большое имение, которое без труда с моей стороны росло и увеличивалось. Я был уважаем близкими и знакомыми, больше чем когда-нибудь прежде был восхваляем чужими и мог считать, что я имею известность, без особенного самообольщения. При этом я не только не был телесно и духовно нездоров, но, напротив, пользовался силой и духовной и телесной, какую я редко встречал в своих сверстниках: телесно я мог работать на покосах, не отставая от мужиков; умственно я мог работать по восьми-десяти часов подряд, не испытывая от такого напряжения ни каких последствий. И в таком положении я пришел к тому, что не мог жить и, боясь смерти, должен был употреблять хитрости против себя, чтобы не лишить себя жизни».
Толстой искал ответ на свой вопрос: «Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра, – что выйдет из всей моей жизни?». Он знал, что для счастливой жизни человеку необходима вера в Бога. «Я вспомнил, что я жил только тогда, когда верил в Бога, ведь я бы уж давно убил себя, если б у меня не было смутной надежды найти его. Ведь я живу, истинно живу только тогда, когда чувствую его и ищу его. Так чего же я ищу еще? – вскрикнул во мне голос. – Так вот он. Он – то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить – одно и то же. Бог есть жизнь». Для того чтобы вернуть интерес к жизни, Толстому нужно было найти другого Бога, и когда он нашел его, все встало на свои места. «Живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога». И сильнее, чем когда-нибудь все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня. И я спасся от самоубийства». Толстой понял истину, к которой приходили мудрецы – Бог во всем, он везде. Бог есть жизнь.
Познав эту истину, Толстой отрекся от привычного круга общения. Он не мог жить так, как жил раньше. Его стал интересовать простой трудовой русский народ, Толстой осознал всю тяжесть положения крепостных людей, которые черпают свою тягу к жизни «из вероучения, переданного и передаваемого ему пастырями и преданием, живущим в народе и выражающимся в легендах, пословицах, рассказах».
Писатель научился отделять истину от лжи: «Что в учении есть истина, это мне несомненно; но несомненно и то, что в нем есть ложь, и я должен найти истину и ложь и отделить одно от другого. И вот я приступил к этому. Что я нашел в этом учении ложного, что я нашел истинного и к каким выводам я пришел, составляет следующие части сочинения, которое, если оно того стоит и нужно кому-нибудь, вероятно, будет когда-нибудь и где-нибудь напечатано».
«Исповедь» раскрывает духовный путь Толстого гораздо лучше любых биографий.
Тема религии раскрывается и в статьях «Первая ступень», «Конец века». Толстой выступает не против христианства, он против того, что сделало с ним государство, превратив религию в орудие управления людьми. Истинность же религии в поиске добра и истины. «Христианское учение потому только и заменило языческое, что оно иное и выше языческого. Но христианское учение, как и языческое, ведет людей к истине и добру; а так как истина и добро всегда одни, то и путь к ним должен быть один, и первые шаги на этом пути неизбежно должны быть одни и те же, как для христианина, так и для язычника». Сравнивая христианство с другими религиями, Толстой находит много общего: «В старину, когда не было христианского учения, у всех учителей жизни, начиная с Сократа, первою добродетелью в жизни было воздержание».
Толстой считает, что для того, чтобы вести правильную жизнь – не обязательно быть религиозным. Достаточно жить по правилам добродетели. Государство неверно истолковало положения христианства, подчинив их своим интересам. Убийство – это грех, но государство заставило всех поверить, что убивать ради Родины – почетно. «Правительства с помощью покорного им духовенства внушали своим подданным, что насилия и убийства могут быть совершаемы, когда употребляются для справедливого возмездия и для защиты угнетенных и слабых. Кроме того, заставляя людей присягать властям, то есть клясться перед Богом, что они будут беспрекословно исполнять все, что будет предписано властью, правительства довели своих подданных до того, что люди, считавшие себя христианами, перестали считать запрещенным насилия и убийства. Совершая же насилия и убийства, они естественно подчинялись и тем насилиям, которые совершались над ними».
Из статей Толстого понятно, что он не относился отрицательно к самой религии. Его отрицание церкви было частью отрицания государства. Тема государства раскрывается в статьях «Одумайтесь!», «Пора понять, «В письме к либералам».
Для Толстого государство – олицетворение зла и неблагополучия людей. Вот как начинается его знаменитая статья «Пора понять»:
«Государство, основанное на расчете и скрепленное страхом, представляет из себя сооружение и гадкое, и непрочное», – говорит где-то Амиель1. С этим нельзя не согласиться вообще и можно это понимать разумом, но кроме этого понимания можно еще испытывать всем существом своим чувство отвращения и ужаса перед таким сооружением, когда живешь в нем, и вся гадость и непрочность этого сооружения ничем не прикрыта. И это-то самое чувство испытывается теперь в России огромным большинством 150-ти миллионного народа».
Писатель призывает народ не подчиняться правительству, не выполнять его несправедливых указаний. Правитель для него деспот, который распоряжается чужими судьбами, губя их. Государство переделывает под себя религию, обманывает людей, подчиняя их своим интересам ради того, чтобы избранная часть людей могла жить в достатке, используя труд других. Толстой называет царскую власть вором, обкрадывающим своих граждан. Автору глубоко противны войны, он резко осуждает русско-японскую войну и государство, отправляющее своих людей на гибель, отбирающее сыновей у матерей ради своих корыстных интересов.
В «Письме к либералам» Толстой осуждает не только деятельность русского правительства, но либералов с революционерами, которые борются с существующим государственным строем. Он говорит, что оба пути (революция и постепенное отвоевывание прав) не верны. «Теперь, когда прошло столько времени, что тщетно употребляются оба эти средства, можно, кажется, ясно видеть, что ни то, ни другое средство не годится и почему. Мне, по крайней мере, который всегда питал отвращение к нашему правительству, но никогда не прибегал ни к тому, ни другому способу борьбы с ним, недостатки этих обоих средств очевидны». Ведь революционеры вряд ли смогут удержать власть, даже если и получат ее. А либералы не смогут добиться успеха, потому что государство не позволит им. Толстой видит решение проблемы в том, чтобы не слушаться царя, жить своей жизнью, не бунтовать, а просто бездействовать в ответ на агрессию правительства.
Тема пьянства раскрывается в статьях «Пора опомниться», «Для чего люди одурманиваются?». Толстой видит зло в алкоголе и курении, поскольку это одурманивает разум. «Вино губит телесное здоровье людей, губит умственные способности, губит благосостояние семей и, что всего ужаснее, губит душу людей и их потомство, и, несмотря на это, с каждым годом все больше и больше распространяется употребление спиртных напитков и происходящее от него пьянство». Писатель видит причины в плохой жизни людей, которые просто хотят отвлечься от реальности, забыться, а также заглушить свою совесть. «Трезвому совестно то, что не совестно пьяному. Этими словами высказана существенная основная причина, по которой люди прибегают к одурманивающим средствам. Люди прибегают к ним или для того, чтобы не было совестно после того, как сделан поступок, противный совести, или для того, чтобы вперед привести себя в состояние, в котором можно сделать поступок, противный совести, но к которому влечет человека его животная природа». Толстой призывает людей опомниться и победить зло, сделав мир, в котором они живут, чище и светлее.
Жизнь городской бедноты раскрывается в статьях «О переписи в Москве», «Воззвание», «О голоде». Толстой сравнивает социальное положение людей, с горечью отмечая неравенство и гонение крестьян, вспоминая посещение разоренных деревень и видя, что крестьяне питаются хлебом из лебеды и вынуждены продавать последнее имущество вследствие голода. Толстой призывает людей совершать добрые поступки и заботиться об окружающих: «… потому, что бы мне ни говорили голоса, и как бы ни поощряла меня текущая вокруг меня жизнь, я остановлюсь, оглянусь вокруг себя и одумаюсь. И стоит человеку сказать себе это, как он увидит, что не он один одумывается, а что прежде его, и при нем много и много людей так же, как он, одумывались и избирали тот лучший путь жизни, который один дает благо и ведет е нему».
Также Лев Толстой поднимает вопросы искусства (трактат «Что такое искусство»), философии («Что всего нужнее людям»). Но решением всех проблем он видит устранение насилия и агрессии. Он проповедует любовь к людям и жизнь с чистой совестью.
Публицистика Льва Толстого является важной частью русской журналистики. Однако до революции многие его сочинения печатались преимущественно за границей, а в России были запрещены цензурой или выходили с купюрами.
А сегодня мы можем наконец прочитать прежде запрещенного Льва Толстого.
