ВВЕДЕНИЕ
Классику экранизировали, ставили, воплощали. Но еще никогда мода на интерпретацию произведений русских классиков не была так растиражирована. Впрочем, и модой это никогда не было. Привлечение больших народных масс к сопоставлению кинопродукта с оригиналом, т.е. текстом художественного произведения стала очень заметна после того, как после долгого застоя в кинопроизводстве на классику обратил внимание кинематограф, а затем обширнейшее пространство русской литературы освоило телевидение. Тем самым телевидение , у которого, казалось, собственные малопонятные законы, где царь и бог – рейтинг. И вот надо же: начиная с непредсказуемого успеха "Идиота" телеканалы то и дело собирают многомиллионную аудиторию, соревнуясь друг с другом, кто кого. Забавно читать эти сводки, звучащие как донесения с полей сражений: каков рейтинг "Мастера и Маргариты", "Дела о мертвых душах" и прочих, и что нас всех ждет в дальнейшем. "Бесы "? "Герой нашего времени"? "Преступление и наказание"?
Каким образом догадливость продюсеров совпала с так называемым коллективным подсознательным... Хитроумные продюсеры, берясь осваивать замечательную литературу, выбирают не абы что, а романы с четко прописанной мелодраматической структурой. А посему внезапный интерес к Булгакову, Достоевскому, Пастернаку и Толстому вполне объясним: помимо того, что это просто-напросто хорошая литература, это еще и литература увлекательная. Считываемая на многих уровнях, где каждый - интеллектуал и простак - найдет свой интерес.
В общем, режиссеры наши, от Владимира Бортко (экранизировавшего романы М. Булгакова «Собачье сердце» и« Мастер и Маргарита», роман Ф.Достовского « Идиот») до Александра Прошкина-старшего ( поставивший сериал по роману Бориса Пастернака "Доктор Живаго") нашли себе неплохих драматургов. Владимир Бортко о «Мастере Маргарите» Булгакова: «Мастер и Маргарита» - очень печальная книга, и я уверен, многие это осознают именно после нашего фильма. Только я уверен: для Голливуда этот материал неподъемен. Не в плане бюджета, а в вопросах ментальности. На Западе если печатают книжку, то к ней увесистым томом идут специальные дополнения-разъяснения: что да почему… Западному читателю непонятна ни Аннушка, разлившая масло, ни Берлиоз с отрезанной головой».1 Александр Прошкин про « Доктора Живаго»: «Это была моя инициатива, и я примерно год потратил на уговоры продюсеров. Имея две западные экранизации, мы были обязаны вернуться к первоисточнику изнутри, показать, как мы это понимаем. Есть, как мне кажется, три ключевых произведения в России ХХ века, которые безошибочно выбрал Нобелевский комитет. Это "Тихий Дон", "Доктор Живаго" и "Архипелаг ГУЛАГ". Роман Пастернака является отмычкой к феномену ХХ века в истории России.»2 Ульяна Шилкина о «Золотом теленке» Ильфа и Петрова: «Если говорить об образах, то этот роман является тематическим соединением двух мифов - библейского о золотом тельце и древнегреческого о золотом руне. Я не могла не воспользоваться такой находкой, Да и продюсеры тоже!»3
Если вспомнить мировую историю, то все началось с того, что на кубинских сигарных фабриках принято было читать вслух книги. Работа монотонная: руки заняты — голова свободная. Сперва читали Дюма — «Графа Монте-Кристо», «Три мушкетера». Потом — «Анну Каренину». Несколько лет назад в Нью-Йорке даже поставили пьесу об этом: как в старой Гаване крутильщицы сигар слушают роман Толстого. Этот очень удачный спектакль так и назывался — «Анна Каренина».
Возможно, нечто подобное происходит сегодня на малых экранах России. это говорит о том, что классическая литература ищет себе, за пределами переплета, новую форму существования, а, значит, и нового зрителя-слушателя-читателя. Но как это делают режиссеры-постановщики-интерпретаторы? В этом вся проблема.
В экранизациях, Анна — это женщина прекрасная в любви, свободная натура, которой ханжи помешали и которой партнер оказался недостоин. В романе — это одержимая. Это прекрасная когда-то натура, внутри которой «бес пустоты» выел все, исказил все, подменил. Ибо то, что для Толстого-моралиста является безоговорочно злом, для Толстого-художника напоено такой мощью человеческого естества, что сам автор не считает себя вправе осудить так же безоговорочно героев и сразу же, с эпиграфа, отдает последний суд богу.
Развернувшись к великим текстам, кинематограф шестидесятых годов обнаружил, что он имеет для своей задачи богатейший, еще по-настоящему не опробованный арсенал средств. И целью экранизаций объявлен сам Толстой.
Никто больше не хочет ни «поправлять» классика, ни «употреблять» его, ни решать с его помощью какие-нибудь посторонние задачи. Дело доходит до обещаний открыть с помощью экранизации, ни мало ни много, «подлинного Толстого». Хотя подлинный Толстой — это его сочинения. Для того чтобы обрести подлинного Толстого, идут не в кино, а в библиотеку. Что же до кино, то тут надо браться за другое звено.
Экранизация — это всегда активное взаимодействие с материалом, свой взгляд на него, это всегда интерпретация — иначе фильм, простите, не склеится как произведение. Но если уж выбирать, то я думаю, что наиболее интересные интерпретации, как это показывает опыт последних десятилетий, получаются не там, где режиссеры идут с Толстым бороться, а там, где они идут у него учиться. Хотя при этом все-таки получается не «подлинный Толстой», а наше с вами к нему отношение. Степень нашей нужды в нем. И, наконец, толстовские экранизации сопровождаются непрерывным, неумолкающим обсуждением этой проблемы в печати.
Рецензии — статьи — книги — дискуссии — диссертации — все это комом наворачивается вокруг коробки с целлулоидной лентой, так, что в конце концов кажется: не столько говорят о картинах, сколько идет какое-то перманентное обсуждение и переживание темы «Толстой и мы». При этом картины являются таким же сгорающим материалом, как мнения зрителей, объяснения режиссеров, соображения декораторов, актерские анкеты, трактаты знатоков писателя .
Именно в шестидесятые годы, когда экранизации Толстого с обочины кинопроцесса выходят на его ось,— впервые создается то сложное, пестрое, но и целостное по-своему явление, и главная причина этого, конечно же, не в достижениях кинотехники, не в усилиях отдельных режиссеров и не в активности зрителей или критиков, но в том общем состоянии умов и душ, которое властно поворачивает в эту сторону глаза зрителей и объективы кинематографистов.
Кинематограф отступает от Толстого — оставляемые позиции быстро занимает телевидение. У телеэкрана свои законы, еще не вполне осознанные критикой и теорией. Здесь нет темного кинозала, где собрано много людей, — телезритель сидит в своей комнате, он в принципе «индивидуален». Затем, здесь нет жестких рамок киносеанса — сериал может тянуться хоть месяц и по ритму повествования совершенно приближаться к читаемой книге. Наконец — и это третье обстоятельство есть следствие первых двух — телезрелище по самой своей природе в принципе допускает более точное образное дублирование прозаического текста, чем кино. Телевидение — в гораздо меньшей степени зрелище, нежели кино... Сама природа восприятия телеспектакля, телеэкранизации литературного произведения сродни природе восприятия прозы... Кинематограф приучил зрителя к зрелищу — телевидение возвращает его к повествованию.
Толстой — магнит, притягивающий кинематографистов, помогающий им решать их собственные задачи. Таким он и останется. И в доказательство- решение режиссера Сергея Соловьева снимать сериал по «Анне Карениной». Соловьев наконец-то осуществит давнюю мечту снять "Каренину", которая не покидала его уже несколько десятилетий. А Зритель получит классику на дом в приятном пятисерийном исполнении.
В своей дипломной работе я рассмотрю проблему интерпретации русской классики на примере кинопрочтения романа Льва Николаевича Толстого « Анна Каренина». Образ Анны Карениной притягателен не только для читателей на протяжении нескольких столетий. В кино и театре этот образ воплощали лучшие и знаменитые актрисы. В мировом кинематографе - Грета Гарбо, Вивьен Ли, Татьяна Самойлова, Софии Марсо. В балете - великая Майя Плисецкая. Несть числа театральным постановкам. Гениальный роман Льва Толстого блестяще выдержал испытание временем. Его переиздания не прекращаются. Он продолжает волновать миллионы читателей. Однако, граф Толстой не знал, что его великое произведение будет подаваться сквозь призму мировоззрения других людей – называемых режиссерами- постановщиками.
