Собирая крестьянских детей в школу, Лев Николаевич Толстой говорил: «Присылайте еще детей. И девочки пусть приходят. Мы все будем учиться!» В этом – «Мы все будем учиться!» – и состоит главный сек рет яснополянской педагогики. Толстой не только хотел учить, но и сам был полон желания учиться вместе со своими учениками. И вот почему дети так любили его и верили ему. «Мы страдали без Льва Николаевича, – пишет один из его школьных учеников. – А Лев Николаевич без нас. Мы были неотлучны от Льва Николаевича, и нас разделяла только одна глубокая ночь. День мы проводили в школе, а вечер у нас в иг рах проходит, до полуночи сидим у него на террасе». Еще в 1868 году, когда завершалась работа над романом «Война и мир», в записной книжке Толстого появилась заметка: «Первая книга для чтения и Азбука для семьи и школы с наставлением учителю графа Л. Н. Толстого 1868 года». Это было заглавие еще не написанной новой книги, которая предназначалась именно «для семьи и школы», «для чтения» и на уроке с учителем, и дома в кругу семьи. Такая книга, как ее представлял себе Толстой, требовала большого труда. Но на этот счет у него были свои строгие правила: «Чем легче учителю, тем труднее ученикам учиться. Чем труднее учителю, тем легче ученикам...» Замысел «Азбуки» рисовался Толстому на той же художественной высоте, что и «Война и мир». В 1869 году вышла в свет последняя «часть», последний том «Войны и мира». Была весна. Толстой жил в Ясной Поляне. И как будто сов сем забыл о литературе. В одном из писем Софья Андреевна рассказывает жене Фе та: «Левочка целые дни с лопатами чистит сад, выдергивает крапиву и репейник, устраивает клумбы». Каким-то таинственным образом расчистка сада и выдергивание крапивы и репейников, а также и устройство клумб связаны с замыслом «Азбуки» и являются настоящим началом работы над этой книгой. «Работаю, – пишет Толстой в письме к Фету, – рублю, ко паю, пашу...» Весь 1870 год ушел на подготовительные труды, многое было уже обдумано и написано. «Гордые мечты мои об этой Азбуке вот какие, – рассказывал Толстой в письме к А. А. Толстой, – по этой Азбуке только будут учиться два поколения русских всех детей от царских до мужицких и первые впечатления поэтические получат из нее, и что, написав эту Азбуку, мне можно будет спокойно умереть». Такова была эта мысль Толстого, положенная в основу его труда. Что касается чувства, которое руководило им, то он признавался позднее в письме к профессору С. А. Рачинскому: «Учить детей надо затем, чтобы дать им дощечку спасения из того oкеана невежества, в котором они плывут...» И в другом письме он говорит о том же: «Я не рассуждаю, но когда я вхожу в школу и вижу эту толпу оборванных, грязных, худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими выражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей...» Будни яснополянской школы были далеки от идил лии. В 1870 году Лев Николаевич осознал свой труд над «Азбу кой» как исполнение неотложного долга перед народом. В 1871 году Софья Андреевна Толстая вместе с племянницей, В.Толстой, уже переписывала набело готовые рассказы для «Азбуки». «Мы теперь опять занялись детскими книжками, – пишет Софья Андреевна в письме к своей сестре Т. А. Кузминской, – Левочка пишет, а я с Варей переписываю. Идет очень хоро шо...» В переписывании материалов для «Азбуки» принимал участие и К. А. Иславин, дядя Софьи Андреевны. «Мы все время с дядей Костей переписывали детские кни жечки...» – сообщает Софья Андреевна сестре. Толстой всем задал работу. И работы оказалось очень много. «Так часто собираюсь писать тебе, милая Таня, – пишет Софья Андреевна Т. А. Кузминской, – и так занята помоганием Левочке, что еле успеваю переделать необходимые дела; но все еще не скоро будут готовы эти книжечки». И добавляет в свое оправдание: «Ты знаешь, как Левочка все отделывает и переделывает даже мелочи...» Софье Андреевне казалось, что Толстой пишет множество «книжечек». А Толстой писал одну, цельную и законченную книжку. «Я пишу книжку, – сообщал он Т. А. Кузминской, – и кажется, будет толк... В книжечке моей будет много хорошего». Переписывая «книжечки», Софья Андреевна стремилась добросовестно и, главное, поскорее окончить работу. «Спе шили окончить к празднику», – отмечает она в письме к сестре в канун Нового 1872 года. Что касается Толстого, то он никогда не считал свою работу оконченной: «Эта Азбука одна может дать работы на сто лет...» Толстой предполагал напечатать «Азбуку» в типографии московского издателя Ф. Ф. Риса, где он печатал первое издание «Войны и мира». Но печатание «Азбуки» было не простым делом. В тексте надо было искусно разместить рисунки и таблицы, сам текст набрать разными шрифтами. Трудно ли это было для типографщиков, хлопотно ли для издателя, но дело не двигалось. «“Азбука” моя кончена и печатается медленно и скверно у Риса», – отмечал Толстой в письме к Н. Н. Страхову, автору знаменитых статей о «Войне и мире». К тому же Толстой, по своему обыкновению, продолжал работать над «Азбукой» и после того, как она была отдана в на бор. «Я по своей привычке все мараю и переделываю по двадцать раз», – признавался Толстой. Тут на помощь Толстому пришел Н. Н. Страхов. Он договорился о печатании «Азбуки» в петербургской типографии К. Замысловского. Обычно Толстой, прежде чем выпустить в свет новую книгу, печатал ее целиком или в отрывках в одном из распространенных журналов. Так, например, он напечатал «1805 год» – начало «Войны и мира» – в журнале «Русский вестник». Но он заранее отказался от публикации отрывков из «Азбуки» в журналах. Ему хотелось представить читателям совершенно новую книгу в полном виде. Иначе, как полагал Толстой, «всю книгу растащат по хрестоматиям, и книга не выйдет...». И лишь уступая просьбам Н. Н. Страхова, он отдал два рассказа в печать до выхода в свет «Азбуки». Один из этих рассказов – «Кавказский пленник» – был напечатан в журнале «Заря», другой в таком же малораспространенном издании – «Беседа». Может быть, именно это и склонило Толстого ответить согласием на просьбу Н. Н. Страхова, но «против воли». Но что было замечательно. Издатель «Зари» В. И. Кашпирев отнесся к рассказу Толстого как к хрестоматийному отрывку и не заплатил ему ни гроша. Толстой был обескуражен и увидел в этом какое-то недоброе предзнаменование: «Я жду и желаю себе для полного своего пристыжения, чтобы оба рассказа, за которые я ничего не получил, были бы напечатаны в хрестоматиях и моя бы Азбука не вышла...» Но книга вышла в 1872 году. Н. Н. Гусев называет издание 1872 года «большой Азбукой». Это была объемистая книга (более семисот страниц), единая по своей композиции и назначению. «Рассказать, что такое для меня этот труд многих лет, – Азбука, очень трудно», – говорил Толстой. Одной из самых трудных наук сельской школы была арифметика. Недаром известный художник Н. П. Богданов-Бельский из брал для своей картины такой тонкий психологический сю жет, как «Устный счет». На этой картине среди своих учеников в сельской школе изображен С. А. Рачинский, современник и собеседник Толстого по многим вопросам искусства и жизни, науки, веры и знания. И Толстой в своей школе постигал все глубины и трудно сти устного счета. Он придумал и смастерил для своих учеников особые счеты: скользящие по металлическим струнам деревянные ромбы paзной величины и цвета. Цифры и числа приобретали таким образом некое наглядное изображение. В одной из своих статей 60-х годов, когда только еще устраивалась школа в Ясной Поляне, Толстой отмечал, что дети «чрезвычайно любят делать задачи с большими отвлеченными числами, без всякого приложения, увлекаясь поэзией чистой математики». Работая над «Азбукой», Толстой почувствовал необходимость выйти за пределы художественной литературы. Но он внес поэтическое чувство и в изучение естественных наук, в изучение математики. П. И. Бирюков, первый биограф Толстого, рассказывает, как он «занялся астрономией и увлекся ею, и проводил целые ночи, наблюдая за звездами». У него была своя общая мысль относительно последова тельности и занимательности обучения. «Не то дорого знать, – говорил Толстой, – что земля кругла, а дорого знать, как до шли до этого». «Азбука» Толстого давала возможность ученикам почувствовать не только результат, но и поэзию познания. Он хотел «науку преподавать научно, то есть весь ход мысли при исследовании какого-либо предмета, а не сказочки». Все это было очень похоже на Толстого. Таким он был и в «Войне и мире», таким он оставался и в «Азбуке». Не удивительно поэтому, что именно С. А. Рачинский одним из первых полюбил и оценил «Азбуку» Толстого. «Детские книги гр. Льва Толстого, – пишет С. А. Рачинский в своей книге “Сельская школа”, – следует знать всякому обра зованному русскому человеку... Этот великий писатель посвятил несколько лет своей жизни сельской школе, много учил в ней и многому в ней научился». С. А. Рачинский с особенным уважением отнесся к тому, что «Толстой решился выйти за пределы художественной литературы из уважения к насущным нуждам и задачам народной школы». «Его детские книги, – пишет С. А. Рачинский, – пригодные для детей всех сословий, – не плод художественной прихоти, а жизненное дело, совершенное с глубочайшим вниманием ко всем его практическим подробностям, с высокой простотой и смирением». И еще одно замечание С. А. Рачинского об «Азбуке» Толстого: «Ни в одной европейской литературе ничего подобного не существует...» В беседах со своими учениками Толстому не раз случалось рассказывать о своей молодости, о службе на Кавказе, о войне... И о том, как однажды на пути в крепость Грозную он чуть было не попал в плен к горцам. «На Кавказе тогда война была...» – сказано в самом начале его повести «Кавказский пленник», сюжет которой в одинаковой мере принадлежит и собственному опыту Толстого, и традиции русской поэзии, восходящей к Пушкину. Но в романтической поэме Пушкина пленник назван просто Пленником, а черкешенка – Черкешенкой. Толстой называет имена. И перед нами возникают живые лица Жилина, Костылина и Дины на фоне объятого войною дикого края. Драгоценный пушкинский романтический сюжет был переписан заново рукою автора «Войны и мира». И Жилин занял в галерее образов, созданных Толстым, ме сто рядом с героями его военных повестей и рассказов. Художественное достоинство «большой Азбуки» Толстого благодаря таким произведениям, как «Кавказский пленник», поднималось до уровня его великой прозы. И это тотчас же было замечено современниками Толстого. Н. Н. Страхов прислал Толстому вырезку из газеты «Всемирная иллюстрация». «Новый рассказ графа Л. Н. Толстого представляет собой в нашей литературе явление, выходящее из ряда вон, – говори лось в этой статье. – „Кавказским пленником” окончательно разрешается вопрос о том, как следует писать для народа...» Автором этой статьи был, как об этом говорил Н. Н. Страхов, известный поэт К. К. Случевский, редактор журнала «Всемир ная иллюстрация». «Кавказский пленник», – продолжает К. К. Случевский, – написан совершенно особым, новым языком. Простота изло жения поставлена в нем на первый план... Невольно изумля ешься этой невероятной, небывалой сдержанности, этому аске тически строгому исполнению взятой на себя задачи...» К. К. Случевский угадал и верно определил чисто художественную задачу, которую поставил перед собой Толстой, принимаясь за «Азбуку». «Если будет какое-нибудь достоинство в статьях Азбуки, – объяснял Толстой свою задачу в письме к Н. Н. Страхову, – то оно будет заключаться в простоте и ясности рисунка и штри ха, т. е. языка». «Рисунок без теней», как говорил Толстой о своей новой манере, особенно поражал после «Войны и мира», после ее глу бокой живописи. «Невольно изумляешься самоотвержению, с которым гр. Л. Н. Толстой отказался в своем произведении от всех обычных приемов своего творчества, всегда столь обаятельно действующих на читателя...» Толстой был тронут участием и пониманием К. К. Случевского и благодарил Н. Н. Страхова за присылку статьи из жур нала «Всемирная иллюстрация». «Я так готовился к тому, что никто ничего не поймет, что принимаю это как сюрприз», – пи сал Толстой. Но его ожидал еще больший сюрприз. 12 января 1873 года в заседании II отделения Академии наук известный славист И. И. Срезневский предложил избрать Тол стого членом-корреспондентом Академии наук в уважение к его литературным и ученым трудам. 7 декабря того же года в общем собрании Академии было подтверждено избрание Толстого, и он получил соответствующий диплом и письмо, подписанное непременным секретарем К. С. Веселовским. В ответном письме Толстой просил К. С. Веселовского передать высокоуважаемому собранию, удостоившему его этой чести, его глубокую признательность. Казалось бы, академическое избрание достойно завершило и увенчало работу Толстого. Это был блистательный эпилог «большой Азбуки». Но Толстой испытывал тревогу и беспокойство. Еще до выхода в свет «Азбуки» Толстой писал в одном из своих писем: «Имеют свои судьбы книги, и авторы чувствуют эти судьбы... Издавая „Войну и мир”, я знал... что она будет иметь тот самый успех, какой она имела; а теперь... не жду успеха именно того, который должна иметь учебная книга». И предчувствие не обмануло Толстого. «Большая Азбука» не была рекомендована Министерством народного образования для начальных школ. Против Толстого соединились и выступили представители гимназической науки, которые обвиняли его в «нетребовательности»... В журналах и газетах появилось множество отрицательных рецензий, которые, если и не могли уронить достоинства труда Толстого, то могли повлиять на его распространение. «Если Азбука выйдет в ноябре, не разойдется вся к новому году, – пишет он Н. Н. Страхову в октябре 1872 года, – то это будет для меня неожиданное fiasco». При этом он в скобках указывает цифру – 3 600. Очевидно, это и есть тираж «Азбуки» 1872 года, который сначала расходился понемногу, а потом лег на складе бесцен ным грузом. П. А. Берс, брат Софьи Андреевны, наблюдавший за продажей книги, в феврале 1873 года сообщал Т. А. Кузминской: «Азбука приводит меня в отчаяние. До сих пор еще кое-как продавалась, а в последнее время продажа совсем прекратилась, а у меня осталось нетронутыми 2 000 экземпляров, которые я теряю надежду продать...» Все это было известно и в Ясной Поляне. Софья Андреевна прямо называла издание «Азбуки» неудачей Толстого. «Азбука эта имеет страшный неуспех, который ему, – пишет Софья Андреевна о Льве Николаевиче, – очень неприятен...» Особенно задевали его упреки в дороговизне книги. Сложность ее печати удорожала издание, и цена вышла два рубля за книгу. Упреки, критика, разговоры о неуспехе, пренебрежение со стороны Министерства народного образования – все должно было вызвать в душе Толстого желание одним решительным поворотом избавиться от груза накопившихся обид. Толстой приказал разделить «большую Азбуку» на двенадцать самостоятельных книжек: «Азбука», «Первая русская книга для чтения», «Первая славянская книга для чтения» и т. д., вплоть до «Руководства для учителя». Все эти разрозненные книжечки пошли в продажу по низкой цене и вскоре были раскуплены. В 1874 году Толстой составил «Новую Азбуку» и переиздал «Русскиe книги для чтения» с дополнениями. Но это уже другая глава жизни и творчества Толстого. Что касается «большой Азбуки» 1872 года, то он ее никогда больше нe переиздавал. «Новую Азбуку» с примыкающими к ней «Русскими книга ми для чтения» Толстой, наученный горьким опытом, никогда не собирал под одним переплетом. И они разошлись по хре стоматиям. Но это не значит, что Толстой отрекся от своей книги. И Софье Андреевне он сказал в ответ на ее слова о неуспехе: «Если б мой роман потерпел такой неуспех, я бы легко поверил и помирился бы, что он нехорош. А это я вполне убежден, что „Азбука” моя есть необыкновенно хороша...» Он передавал свою «Азбуку» на суд потомков как одну из за гадок своей писательской судьбы. Это был шедевр, разрушен ный рукой автора. Толстой видел, как его разрозненные книги, составлявшие единое целое, обретают известность, расходятся огромными тиражами, несоизмеримыми с тиражом первого из дания. Что же представляет собой «Азбука» 1872 года в целом? В архиве Толстого сохранилось составленное им самим объявление для печати о выходе в свет этой книги: «1-го ноября выйдет „Азбука” гр. Л. Н. Толстого в 4-х отдельных книгах в 160 – 180 страниц каждая, содержащие: 1. Азбуку и руководст во для обучения чтению и письму; 2. Статьи для русского чте ния: басни, описания, сказки, повести и статьи научного содер жания...; 3. Руководство к правописанию и грамматике посред ством напечатания особым шрифтом различных грамматиче ских форм; 4. Некоторые былины, изложенные правильным, по мнению ав тора, русским стихом; 5. Руководство для обуче ния славянскому языку с объяснением главных грамматиче ских форм; 6. Статьи для славянского чтения с русским пере водом: выбранные места из Летописи, Житии из Четьи-Миней Макария и Дмитрия Ростовского и из Священного Писания; 7. Арифметику, от счисления до дробей включительно и 8. Ру ководство для учителя». Это была целая энциклопедия в одном томе. Трудно переоценить значение «Азбуки» Толстого с истори ческой точки зрения. Ее можно рассматривать как «капсулу времен», в которой собрано многое, что было характерно для русской жизни середины XIX века. Если бы до нас дошла только одна эта книга, то по ней мы могли бы воссоздать облик целой цивилизации. «Азбука» была создана до «перелома в миросозерцании» Толстого, и ее не коснулось веяние позднейшего «толстовства». В 1894 году, отвечая одной из своих читательниц, удивленной отсутствием в этой книге его излюбленных религиозных идей в духе его «христианского учения», Толстой признавался: «Рассказы, помещенные в Азбуке, написаны мною... 17 лет назад, когда христианское учение было мне совершенно чуждо, и я руководствовался в выборе рассказов для Азбуки только их понятностью и интересом для детей». Известно, что в позднейшие годы Толстой отрекался от многих своих произведений, написанных до «перелома». Но от «Азбуки» он не отрекался никогда. С этой книгой у него были связаны воспоминания о лучших годах жизни в Ясной Поляне, об учениках его открытой для всех школы. В 1883 году Г. А. Русанов спросил Толстого, в каком возрасте можно дать детям для чтения его трилогию «Детство», «Отро чество» и «Юность». Толстой ответил, что он не считает «Дет ство» необходимым чтением для детей. «Вот „Кавказский пленник” – Жилин и Костылин – вот это я люблю, – сказал Толстой. – Это дело другое...» Он любил свою «Азбуку» – и ту, что была издана в 1872 го ду, и ту «Новую Азбуку», которую составил позднее. В 1908 году Толстой записал в дневнике: «Во-первых, хорошо бы, если бы наследники отдали все мои писания в об щее пользование: если уж не это, то все народное, как-то „Аз бука”, „Книги для чтения”...» Толстой ставил «Азбуку» выше «Войны и мира». «Я знаю, – говорил Толстой в 1874 году, – что это останется одно из всего моего». И оказался неправ. «Война и мир», наряду с другими его художественными произведениями, осталась и вошла в число вечных книг русской литературы. Что касается «Азбуки» 1872 года, то ее как раз почти уже и не осталось, разве что только в музеях. Она была прочитана, перечитана и зачитана ее первыми це нителями. «Азбуку» Толстого постигла та же участь, какая была у «Басен» Крылова: она стала величайшей библиографической редкостью. «Дети рвут книги», – смиренно говорил Крылов. В 1911 году, во время «Толстовской выставки» в Москве, Румянцевский музей представил «большую Азбуку» в двух ее вариантах, слитном и раздельном. Слитный вариант особенно ценен как первое, изначальное издание «Азбуки». Она состояла из четырех книг, и каждая книга называлась «Азбука». Для раздельного, в двенадцати книжках, варианта «Азбуки», пущенного в продажу в 1874 году, были изготовлены новые обложки. И только первая из этих книжек называлась «Азбука» – все остальные получили собственные названия. Что же касается «большой Азбуки» в целом, то она с 1872 года больше не переиздавалась. И лишь в 1957 году она была факсимильно воспроизведена в 22-м томе полного, в 90 томах, собрания сочинений Толстого (юбилейное издание). В 1978 году издательство «Просвещение» выпустило «Азбуку» (1872 года) и «Новую Азбуку» (1874 –1875 годов) в одном томе. Все эти издания известны и доступны читателю. А сама «большая Азбука» 1872 года хранится ныне в Музее Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. ... И вот я перелистываю прекрасные, не пожелтевшие от времени страницы, защищенные изящными темными переплетами, и думаю об удивительной судьбе этой великой книги. «Читать я училась по Азбуке Льва Толстого», – пишет в биографии Анна Ахматова. Ее слова могли бы повторить читатели «Азбуки», которых с годами становится все больше и больше. Детские рассказы и повести Толстого, от «Бульки» до «Кавказского пленника», издаваемые в наши дни миллионными тиражами на русском языке и на других языках народов нашей страны и мира, – это все дети «большой Азбуки». В «Азбуке» Толстого много удивительных историй. Но самое замечательное в этой книге – интонация нескучного повествования, ликующая интонация избытка доброй силы в душе. Басни в прозе из книги Толстого для детей принадлежат к числу лучших его произведений. Как писатель для детей Толстой не имел себе равных среди своих современников. Его имя в этом отношении уникально. Он занимает место рядом с Пушкиным и Крыловым как один из основоположников русской классической литературы для детей. Конечно, и «Войну и мир» можно издавать отдельными гла вами («Петя Ростов», например, или «Капитан Тушин»). Эта книга хороша и в отрывках, но она имеет свой лад, свой строй и тяготеет к единству. Без этого ощущения целостности нет и настоящего понимания частностей таких книг, как «Война и мир» или «Азбука». Толстой был, конечно, неправ, когда ставил «Азбуку» выше «Войны и мира». Ее настоящее место не выше, но рядом с «Войной и миром», никак не ниже. «Азбука» Толстого ждет (и вполне заслуживает) переизда ния, например в академической серии «Литературные памят ники», с тем чтобы эта книга вернулась из Музея в наши до машние библиотеки, где она так нужна и детям и взрослым. «Ее оценят лет через десять те дети, которые по ней выучат ся», – говорил Толстой о своей «Азбуке». И он оказался прав. В наши дни можно составить целую библиотеку из работ, посвященных педагогическим идеям Толстого. «Всякий, кому приходилось заниматься в народных школах, – пишет А. И. Елизарова, – с удовольствием, как старого знакомого, встречает книгу рассказов Толстого. Сколько воспоминаний связано с ними! Тех незабываемых воспоминаний, когда над этими книгами разгорались детские личики, когда от них поднимались глаза, горящие интересом и восторгом...» Мнение Елизаровой должно было сыграть роль «охранной грамоты» для детских рассказов Толстого. «Рассказы эти не менее, чем все остальные его произведе ния, должны войти в сокровищницу нашего слова, – пишет А. И. Елизарова в письме, адресованном в Государственное из дательство (1921). – Давая ощущение счастья, как всякое истинно художественное произведение, для того круга, для ко торого они назначены, они своей безыскусственной прелестью приохочивают к чтению...» Именно это «ощущение счастья» является причиной и осно вой ныне возрастающего интереса к «большой Азбуке» Льва Толстого. Книжные сокровища книги. Из фондов Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. – М., 1989. С. 94 – 109.
