Адресованное 22-летнему студенту петербургского университета М.А. Энгельгардту, письмо Толстого широко распространялось в начале 1880 гг. в гектографированном виде, переписывалось от руки. Впервые было опубликовано в 1885 г. в женевском издании М. Элпидина, с которого было перепечатано в эмигрантском журнале «Общее дело» (№№ 75, 76); позже появилось в издательстве «Посредник» в 1917 г. Толстой ответил студенту обстоятельным письмом с изложением своего мировоззрения и, главным образом, своего отношения к насилию и своего понимания заповеди о непротивлении злу насилием.
Редактор журнала «Русское богатство» Л. Е. Оболенский просил Толстого разрешить перепечатать его в своем журнале, но писатель выразил сомнение: «боюсь, будет неудобно к напечатанию» (Т. 85. С. 180). Оболенский отказался от своего намерения подготовить «Письмо к N.N» к прохождению через цензуру, ибо это исказило бы весь смысл письма.
О письме М. Энгельгардта Толстой писал в своем трактате "В чем моя вера?": "Недавно у меня в руках была поучительная переписка православного славянофила (Аксакова) с христианином-революционером. Один отстаивал насилие войны во имя угнетенных братьев, славян, другой - насилие революции во имя угнетенных братьев, русских мужиков. Оба требуют насилия и оба опираются на учение Христа". Михаил Александрович Энгельгардт (1861-1915) — публицист, писатель, социолог, один из первых социологов морали; старший сын А. Н. Энгельгардта - известного публициста, ученого, писателя, чьи знаменитые «Письма из деревни» высоко оценил Толстой: «Энгельгард - прелесть. Это нельзя достаточно читать и хвалить. Контраст нашей жизни и настоящей жизни мужиков, про которую мы так старательно забываем. Для меня это одна из тех книг, которые освобождают меня от части того, что я чувствую себя обязанным сделать. Но он сделал, и никто не читает. Или читают и говорят: "Да что, он социалист". А он и не думал быть социалистом, а говорит, что есть». Впоследствии М.А. Энгельгардт стал заниматься журналистикой, станет известным публицистом, философом и социологом: сотрудничал в газете Новости, журнале «Хозяин». Будучи, по мнению С. Венгерова, восторженным поклонником наук, в Биографической Библиотеке Ф.Ф. Павленкова он публиковал книги о знаменитых ученых-естественниках: Ч. Дарвине, Н. Копернике, Л. Пастере. Издал работы: «Прогресс как эволюция жестокости» (СПб., 1899), «Вечный мир и разоружение» (СПб., 1899), «Вредные и благородные расы» (СПб., 1908).
На его книгу «Прогресс как эволюция жестокости» (СПб., 1899) обратил внимание Н.К. Михайловский («Русское богатство». 1890. 2). Откликнулся Л.Толстой в декабре 1899 г. в своем дневнике: «Я думаю, что тут есть большая доля правды».
После смерти Энгельгардта С. Венгеров написал в некрологе, что Энгельгардт «не останавливался перед тем, чтобы доказывать, что в значительной степени так называемый "прогресс" есть не что иное, как прогресс утонченных форм жестокости и общественной несправедливости» («Речь». 1915, 22 июля).
В книге философа И.А. Ильина «О сопротивлении злу насилием» (1925) слышны отзвуки этой полемики; П. Сорокин в статье «Русская социология в XX веке» (1927) высоко оценил работы М. Энгельгардта.
Письменное знакомство Толстого и Михаила Энгельгардт состоялось в начале 1880-х годов. Со своими важнейшими вопросами недавний студент обратился к Толстому в то время, когда за участие в студенческих волнениях, причастность к революционной организации «Земля и воля», был отчислен из университета и выслан в Батищево, имение отца под надзор полиции в мае 1882 г. и оказался в атмосфере общественных споров и дискуссий. Он вступил в переписку с редакцией газеты «Русь» (В.С. Соловьевым и И.С. Аксаковым), затем и с Л.Н. Толстым по вопросам веры и церкви, нравственности, мирской аскезы.
Молодежь, увлеченная идеями Толстого, горячо обсуждала его «Исповедь». Михаил Энгельгардт решился написать Толстому в декабре 1882 г., настаивая в своем письме на необходимости не только проповедей и создания общин для осуществления евангельских идеалов, но и активной политической деятельности, подталкивая правительство к реформам. Толстой направил к нему своего молодого друга М.С. Громеку (1851 — 1883), с рукописью «Краткого изложения Евангелия» и просьбой написать о впечатлении от общения с Энгельгардтом. Громека описал Энгельгардта как человека одаренного, искреннего, самоотверженного, но считающего, что насилие против зла есть следствие и орудие любви. Толстой ответил письмом - откровенной, искренней исповедью с подробным обстоятельным изложением своего мировоззрения и, главным образом, своего отношения к насилию и своего понимания заповеди о непротивлении злу насилием. Толстой одобрил «любовь к правде и ненависть к злу и лжи», но не поддержал мысль о насилии: «Нельзя огнем тушить огонь, водой тушить воду, злом уничтожать зло. Уж это делали, делали с тех пор, как свет стоит, и вот доделали до того положения, в котором мы живем. Пора бы бросить старый прием и взяться за новый, тем более, что он и разумнее. Если есть движение вперед, то только благодаря тем, которые добром платили за зло, не участвуя в нем, и светит тем светом, который дан каждому».
Н. Н. Гусев 21 марта 1908 г. записал: «Софья Андреевна вспомнила про письмо к Энгельгардту. — «Я, —сказала она, — положила его в конверт и написала: «Письмо к Энгельгардту, которого Лев Николаевич не только никогда не знал, но и не видал», а там пусть судят, как хотят. Я ужасно оскорбилась этим письмом». — Это то самое письмо, в котором Лев Николаевич пишет о том, как он «страшно одинок и до какой степени то, что есть мое настоящее «я», презираемо всеми окружающими меня». Написано оно было в 1882 году. Слова Софьи Андреевны живо перенесли меня в это тяжелое для Льва Николаевича время» (Н. Н. Гусев. «Два года с Толстым». - М. 1912).
Письмо Л.Н. Толстого М. Энгельгардту:
"Дорогой мой N. N! Пишу вам "дорогой" не потому, что так пишут, а потому, что со времени получения вашего первого, а особенно второго письма чувствую, что вы мне очень близки, и я вас очень люблю. В чувстве, которое я испытываю к вам, есть много эгоистичного. Вы, верно, не думаете этого, но вы не можете себе представить, до какой степени я одинок, до какой степени то, что есть настоящий "я", презираемо всеми, окружающими меня. Знаю, что претерпевый до конца спасен будет, знаю, что только в пустяках дано право пользоваться плодами своего труда или хоть видеть этот плод, а что в деле божьей истины, которая вечна, не может быть дано человеку видеть плод своего дела, особенно же в короткий период своей коротенькой жизни. Знаю все это и все-таки часто унываю, и потому встреча с вами и надежда, почти уверенность, найти в вас человека, искренно идущего по одной дороге со мной и к одной и той же цели, для меня очень радостна.
Ну, теперь буду отвечать по порядку. Письма ваши к Аксакову(1) мне понравились, особенно последнее. Доводы ваши неотразимы, но для него не существуют. Все, что он говорит, давно мне знакомо. Все это повторяется в жизни, в литературе, в беседах: все одно и одно. И именно вот что: вы говорите: я вижу, что это истина, а это ложь, вотъ потому-то и потому-то, и что это добро, а это зло, потому-то и потому. Аксаковъ и ему подобные видятъ, что это правда, даже прежде, чемъ вы сказали имъ, они знаютъ правду. Но они живутъ вожки, и имъ для того, чтобы человекъ, как и всякий другой с сердцем, любящим добро и ненавидящим зло, и разумом, имеющим одну цель отличать ложь от истины, для того, чтобы человекъ могъ жить во лжи и зле и служить имъ, онъ долженъ былъ уже прежде закрыть глаза на истину и продолжать делать любимое имъ зло. А ширмы эти одни и те же у всех: историческое воззрение, объективный взглядъ, забота о другихъ и устранение вопроса о своемъ отношении къ добру и истине. Это делаетъ Аксаковъ, это делаетъ Соловьевъ,2 это делаютъ все богословы, это делаютъ все государственные люди, политико-экономы, это делаютъ всъ, кто живетъ противно истине и добру и которымъ нужно оправдаться передъ самимъ собой. (Ев. 1оанна III, 19 — 21). Нельзя сказать этого яснее, чем тамъ сказано. Изъ этого я делаю тотъ выводъ, что, по отношению к этимъ людямъ, не надо метать бисеръ, а надо выработать въ себе известное отношеше къ нимъ, при которомъ не тратились бы напрасно силы. Разсуждете же съ ними не только праздное дъ-ло, но вредное для нашей ц-вли. Они раздражать васъ вызовомъ на что-нибудь лишнее, неточное и, забывая все главное изъ того, что вы сказали, привяжутся къ одному этому. Отношен1е къ нимъ, которое я стараюсь выработать въ себе и советую другимъ, такое же, какое мое отношеше къ развращенному, пьяному ухарю, который хочетъ втянуть въ свой развратъ моего 16-ти летняго сына. Я жалею этого развратника, но не буду исправлять его, потому что знаю, что это невозможно. Онъ отпетый —-и только меня передъ сыномъ подниметъ на смехъ. Не буду тоже удалять моего сына насильно отъ него, потому что сыну моему неизбежно не нынче, такъ завтра встретиться съ нимъ и съ его подобными; я даже не буду стараться передъ сыномъ разоблачить его гадость. Надо, чтобы сынъ самъ открылъ ее. А я буду стараться наполнить душу своего сына такимъ содержатемъ, чтобы соблазны молодца не захватывали его, а то потратишь силы, яоторыхъ и такъ мало, на метате бисера, да еще затопчут и растерзают — не меня и вас, и NN, а затушат маленький брежущий свет среди тьмы.
И вот этим отступлением я прямо нечаянно подошел ко второму и главному пункту вашего письма. Но какъ же раскрывать глаза людям, спасать их от соблазнов распутников, когда насилие мешает этому? Как добиться осуществления евангельского учения? Не должен ли я заступиться за людей, если они просятъ меня о помощи, хотя бы пришлось освобождать их силою, если перед моими глазами убивают и мучают людей? Освобождать и заступаться за людей силой— не должно, потому что этого нельзя и потому что пытаться делать добро насилием, т. е. злом — глупо. Душа моя, пожалуйста, ради Бога истины, которой вы служите, не торопитесь, не горячитесь, не придумывайте доказательств справедливости вашего мнения прежде, чем не вдумаетесь не в то, что я напишу вам, а в Евангелие, и не в Евангелие, как слово Христа или Бога, а в Евангел1е, как самое ясное, простое, всем понятное и практическое учение о том, как надо жить каждому из нас и всем людям.
Если на моих глазах мать засекает своего ребенка, что мне делать? Поймите, что вопрос в том, что мне следует делать, т. е. что хорошо и разумно, а не в том, какое будет мое первое побуждение при этом. Первое побуждение при личном оскорблении — это отомстить; но вопрос в том, разумно ли это. И точно такой же вопрос, разумно ли употребить насилие против этой матери, которая сечет ребенка. Если мать сечет своего ребенка, то что мне больно и что я считаю злом? То, что ребенку больно, или то, что мать, вместо радости любви испытывает муки злобы? И я думаю, что зло в том и другом. Один человек не может делать ничего злаго. Зло есть разобщение людей. И потому, если я хочу действовать, то могу только с целью уничтожить разобщение и возстановить общение между матерью и ребенком. Как же мне поступить? Я не уничтожу ея разобщения (rpexa) с ребенком, а только внесу новый грех, разобщение со мной. Что же можно? Одно — подставить себя вместо ребенка — это не будет неразумно. То, что пишет Достоевский,3 и что мне очень противно, мне говорили схимники и митрополиты, именно, что воевать можно, что это защита— душу положить за братьев — я всегда отвечал: защищать грудью, подставляя себя, — да, но стрелять в людей из ружей — это не защищать, а убивать. Вникните в учение Евангелия и вы увидите, что коротенькая 3-я заповедь (Матф. 5, 38, 39) не противиться злу, т.е. злом не отвечать на зло — есть не скажу главное, но есть смыкающее звено всего учения, и то самое, которое старательно обходили и обходят все учения лжехристианские, и то самое положение, непризнаниe котораго послужило основой всему тому, что вы так справедливо ненавидите. Не говорю о Никейском соборе, наделавшем столько зла и основанном на этом самом непонимании учения Христа, т. е. на насилии во имя добра и Христа; в Апостольские времена уже у Павла зарождается это насилие во имя добра и нарушается смысл. учения. Как часто бывало мне смешно в беседах моих с попами и революционерами, смотрящими на евангельское учение, как на opyдиe достижения цели внешней — и те, и другие люди крайних полюсов с одинаковою яростью отрицали это основное положение учения Христа. Первым нельзя не гнать, душить разноверов, не благословлять побоища, казни; вторым нельзя насил1ем не разрушать существующей безобразный безпорядок, называемый порядком. Очевидно, попы и власти не могут себе представить даже жизни людской без насилия. Точно также и революционеры. По плодам узнаете дерево; не может дерево доброе приносить плоды насил1я. Учение Христа не может служить ни тому, чтобы душить, ни тому, чтобы сковыривать. И потому и те, и другие, извращая учение, сами лишают себя той единственной силы, которую дает вера в истину во всю, а не в частичку ея. Поднявшие меч — мечем погибнут; это не предсказание, а утверждение всем изввестнаго факта...(Матф. VI. 22, 23, 24 — в особенности 23.) Если свет твой тьма, если то, что ты считаешь добромъ — зло, то каково же будетъ зло твоей жизни и дел. Нельзя служить немножко Богу, немножко дьяволу. И Евангелие не такая глупая книга, какъ намъ ее расписали попы. И всякое положение сказано тамъ не на ветеръ, а такъ, что оно органически связано со всбмъ учениемъ, — так и заповедь о непротивлении злу проходит через все Евангел1е и безъ нея учен1е Евангел1я для меня по крайней мере все распадается. Мало того, что оно выражено много разъ такъ ясно и прямо, что нельзя его скрасть, мало того, что все описание жизни и дел Христа есть приложение этой заповеди; мало того, что у 1оанна выставлен Ка1афа, непонимающим этой истины и, вследствии непонимания ея, во имя блага народа, губяший жизнь Христа, тамъ указано прямо на то, что противление злу есть самый страшный и опасный соблазн, которому подпадают не только ученики Христа, а чуть было не подпал и он сам. Но мало того, шгб теперь кажется, что если бы и не было Христа и его учения, я бы сам открыл эту истину, — так она мне теперь кажется проста и ясна и я уверен — такою же покажется и вам. Мне так ясно теперь, что допусти я для себя малейшее насил1е во имя исправления огромнейшаго зла, другой на основании того же допустить и для себя маленькое насил1е и 3-й, и 4-й и миллионы маленьких насилий сложатся в то ужасное зло, которое царствует теперь и давит нас.
Вот, если вы исполнили мою просьбу и дочли до сих пор спокойно, воздерживаясь от доказательств подтверждения вашего мнения, а следили за изложением моего, то, надеюсь, вы согласитесь, что есть сильные доказательства и для противнаго вам мнения, и надеюсь, еще более согласитесь со мной, когда прочтете краткое изложение и перевод Четвероевангел1я, которое посылаю вам. Сколько я догадываюсь, вы теперь вот в каком положении: разум ваш говорит вам, что я прав, но сердце ваше возмущается против такого положения о непротивлении злу. Вы говорите себе: что-нибудь тут не такъ, какая-нибудь тут есть ошибка разсуждения, я найду её и докажу, потому что не может быть, чтобы учение Христа, учение любви к брату — вело к тому, чтобы сидеть сложа руки, глядя на зло, совершающееся в Mipе. Хорошо, говорите вы, ему, отжившему старику разводить лясы и уверять всех, что надо терпеть зло. Ему хорошо, он сыт, доволен, все у него есть и осталось доживать немного. Весь жар жизни уже выжит им, но я без разсуждений чувствую, что во мне заложена любовь к добру и правда и ненависть к злу и лжи не даром; я не могу не выражать ее и не жить во имя ея, а каждый шаг моей жизни есть борьба со злом. И я должен бороться и буду бороться с ним теми средствами, которыя мне уяснились уже и которыя еще уяснятся и представятся. Нужна проповедь в народе, сближение с сектантами, воздейств1е на правительство и т. п.
Чувство, подсказывающее это, —хорошее чувство, и за него то я люблю вас, но это самое чувство побудило Петра запастись ножом и отрубить ухо рабу. Представьте себе, что бы было, если бы Иисусъ не удержалъ их; сделалась бы свалка, 1исусовы бы победили, и потомъ завоевали бы Иepyсалим. Они бы порубили и ихъ бы порубили. Каково было бы христианское учение? Его бы не было и намъ бы не на что было упереться; мы были бы хуже Аксаковых и Соловьевых. Для того, чтобы вам полнее выразить мою мысль, скажу вам, в чем я полагаю значение Христа, значение не туманно-метафизическое, а значение ясное, жизненное.
Все говорят, что эначение христианства в том, чтобы любить Бога и ближняго, как самого себя. Но что такое Бог? Что такое любить? Что такое любить что-то непонятное — Бога? Что такое ближний? Что такое сам я? Слова эти имеют для меня значение такое: любить Бога — значит любить истину; любить ближняго, как самаго себя — значить признавать единство своей сущности- души и жизни со всякой другой человеческой жизнью, с вечной истиной — Богом. Так это для меня. Но мне ясно, что эти ничего не определяющие слова могут быть понимаемы иначе, и что большинство не может даже их понимать так, как я. Главное же то, что слова эти ни для меня и ни для кого ни к чему не обязывают и ничего не определяют. Как это люби какого-то Бога, котораго каждый понимает по-своему, а другие и вовсе не признают, и люби ближняго, как самого себя, тогда как в меня вложена, ни на мгновение не покидающая меня любовь к себе, и очень часто столь же постоянная ненависть к другим? Это так неясно и неисполнимо, что остается пустою фразою. Мое мнение то, что это положение метафизическое очень важное, как таковое, но когда это же положение понимается, как правило жизненное, как закон, то оно просто глупо. А к сожалению, его очень часто так понимают.
Все это я говорю к тому, чтобы выяснить, что значение христианства, как и всякой веры, не в метафизических принципах (метафизические принципы - Будда, Конфуций, Сократ всегда были и будут одни и те же), а в приложении их к жизни, в живом представлении о том благе каждаго человека и всего человечества, которое достигается при приложении этих принципов к жизни, в выяснении возможности приложения их и в определении тех правил, которыми оно достигается.
Еще во Второзаконии сказано: люби Бога и ближняго, как самого себя; но приложение этого принципа по Второзаконию состояли в обрезании, субботе и уголовном законе. Значение христаанства состоит в указании возможности и счаст1я исполнения закона любви. Христос в Нагорной проповеди очень ясно определилъ, как надо и можно, для счастая своего и всех людей, исполнять этот закон. В Нагорной проповеди, которой если бы не было, не было бы учения Христа, в чем все соглашаются, в которой Христос обращается не к мудрецам, а к безграмотным, к сиволапым, в проповеди, которая обставлена вступлением, что кто не исполнит единой от малых (Mф. 5. 17 — 20) и заключением, что не говорить надо, а исполнять (Mф. 7. 21— 27), в этой проповеди все сказано, и дано 5 заповедей о том, какъ исполнять учение. В Нагорной проповеди изложены самыя простыя, легкие, понятныя правила приложения любви къ Богу и ближнему, к жизни, без признания и исполнения которыхъ нельзя говорить о Христанстве. И как ни странно сказать это после 1800 лет, мне привелось открывать эти правила, как что-то новое. И только когда я понял эти правила, только тогда я понял значение учения Христа. Правила эти так удивительно захватывают всю жизнь каждаго человека и всего человечества, что только представь себе человек исполнение этих правил на земле, и на земле Царство правды. И потом разбери все эти правила отдельно, прилагая их к себе и увидишь, что этот невообразимо блаженный и огромный результат получается от исполнения самых простых, естественных, не только легких, но приятных для исполнения правил. Подумаешь, нужно ли что-нибудь прибавить къ этимъ правиламъ для того, чтобы осуществилось царство правды? Ничего не нужно. Подумаешь, можно ли отрицать одно из правил, чтобы не нарушилось царство правды? Нельзя. Если бы я ничего не знал из учения Христа, кроме 5 правил, я и тогда бы был таким же христианином, как теперь:1) Не сердись; 2) Не блядуй; 3) Не клянись; 4) Не судись и 5) Не воюй. Вот в чем для меня сущность учения Христа.
И это то ясное выражение учения Христа было спрятано от людей, и потому человечество постоянно отступало от него въ две крайние стороны. Одни, видя в учении Христа учение о спасении души, для грубо представляемой ими себе вечной жизни, устранялись от Mipa, заботясь только о том, что им самим для себя делать, — как усовершенствоваться в одиночку, что было бы смешно, если бы не было жалко. И страшныя силы потрачены этими людьми, и их много было, на невозможное и глупое — делать добро для себя в одиночку, без людей. Другие, напротив, не веря в будущую жизнь жили, лучшие изъ них, только для других, но не знали и не хотели знать, что нужно им для себя, и во имя чего они хотятъ добра другим и какого добра. Мне кажется, что одно невозможно без другого; человек не может делать себе, своей душе добро, не действуя для других и с другими, как это делали аскеты религиозные и лучшие из них, и не может делать добраго людям, не зная, что ему самому нужно, и во имя чего он действует, как это делали и делают общественные деятели без веры. Я люблю людей перваго разряда, но всеми силами души ненавижу их учение и люблю, очень люблю людей 2 разряда и ненавижу их учение. В том только учение истина, которое указывает деятельность — жизнь, удовлетворяющую потребностямъ души и которая вместе с тем есть постоянная деятельность для блага других. Таково учение Христа. Оно одинаково далеко от кв1етизма религиознаго, от заботы о своей душе и от революционнаго задора, желающаго благодетельствовать других, не зная вместе с тем, в чем состоит истинное, несомненное благо. Христианская жизнь такова, что нельзя сделать добра людям иначе, как сделав добро самому себе, своей разумной душе, и не сделать добро себе иначе, какъ делая добро братьям. Христианская жизнь одинаково далека отъ кв1етизма и отъ задора. Люди молодые и вашего строя мысли, склонны смешивать христианское учение истинное с квиетизмом суеверов. И имъ кажется, что отказаться от сопротивления злу насилием очень удобно и легко, и что от этого дело христианское ослабевает и лишается сил. Это не верно. Вы поймите, что христианин отрекается от насил1я не потому, что он не любит того же, что вы желаете, не потому, что он ясно видит, что насилие — первое, что напрашивается человеку при виде зла, но он видит, что насилие отдалит его от цели, а не приблизит к ней, что оно неразумно, как неразумно человеку, желающему добраться до воды родника, палкой пробивать ту землю, которая отделяет его от ключа. И человеку, отвергающему насилие не легче,—напротив; как не легче взять заступ и копать, чемъ колотить колом землю. Ему легче только тем, что он твердо знает, что не противясь злу насилиемъ, а разссеивая его добром и истиной, он делает, что может, исполняет волю Отца, по выражению Христа. Нельзя огнем тушить огонь, водой тушить воду, злом уничтожать зло. Уже это делали, делали с тех пор, как свет стоит, и вот доделали до того положения, в котором мы живем. Пора бы бросить старый прием и взяться за новый, тем более, что он и разумнее. Если есть движение вперед, то только благодаря тем, которые добром платили за зло. Что если бы одна миллионная тех усилий, которыя употребляются людьми на то, чтобы насилиемъ побороть зло, употреблялась на то, чтобы переносить зло, не участвуя в немъ, и светить тем светом, который дан каждому. Хоть просто с опытной точки зрения — тем ничего не добились, — отчего же не попытать другого, темь более, что это так ясно, очевидно и радостно. Хоть частный пример: вспомним Россию за последние двадцать лет. Сколько истинного желания добра, готовности к жертвам, сколько потрачено нашей интеллигенцией молодой на то, чтобы установить правду, чтобы сделать добро людям. И что же сделано? Ничего. Хуже, чем ничего. Погубили страшные душевные силы. Колья переломали и землю убили хуже, чем прежде, что и заступ не берет. Вместо тех страшных жертв, которые принесены молодежью, вместо выстрелов, взрывов, типографий, что, если бы эти люди верили в учение Христа, т. е. считали бы, что христианская жизнь есть одна разумная жизнь, что, если бы вместо этого страшного напряжения сил, один, два, десятки, сотни людей просто бы на призыв их в военную службу сказали бы: мы не можем служить убийцами, потому что мы верим в учение Христа, то, которое вы исповедуете. Это запрещено его заповедью... То же бы сказали по отношению судов, то же бы сказали и исполняли по отношению к насилию, утверждающему собственность. Что бы было из этого, я не знаю, но знаю, что это подвинуло бы дело и что это один путь деятельности и плодотворной — не делать того, что противно учению Христа и прямо и открыто утверждать его — и не для достижения только внешних целей, а для своего внутреннего удовлетворения, которое состоит в том, чтобы не делать зла другим, пока еще я не в силах сделать добро им.
Вот мой ответ на ваши вопросы о томъ, чего нужно добиваться. Нужно добиваться того, чтобы исполнять правила Христа для себя и открывать людям свет и радости исполнения ихъ. Все это, впрочемъ, лучше сказано в Евангелии: Mф. 5. 13 — 16. Предвижу еще возражение. Вы скажете: неясно, как исполнять эти правила и к чему они приведут нас. Как по этим правилам относиться к собственности, к власти, к международным отношениям? Не думайте, чтобы у Христа было бы что-нибудь неясное. Все ясно, как день. Отношение к власти выражено в рассказе о динарии. Деньги — собственность есть дело не христианское. Оно идет от властей, власти и отдавай. Но душа твоя свободная от Бога истины и потому твою разумную свободу никому не отдавай, кроме Бога. Убить тебя могут, но заставить убивать и сделать нехристианское дело не могут. К собственности: собственности нет по Евангелию и горе тем, у кого она есть, т. е. им плохо и потому в каком положении не находился бы христианин, он по отношению к собственности ничего другого не может делать, как то, чтобы не участвовать в насилии, совершаемом во имя собственности, и того, чтобы разъяснить другим, что собственности нет, а есть известное привычное насилие по отношению к пользованию вещами, которыя люди называют собственностью и которое дурно. У человека, который будет отдавать кафтан, когда хотят снять рубаху, не может быть речи о собственности.
Все люди братья одинакие. И если пришли зулу, чтобы изжарить моих детей, то одно, что я могу сделать, это постараться внушить зулу, что это ему не выгодно и не хорошо, — внушить, покоряясь ему по силе. Тем более, что мне нет расчета с зулу бороться. Или он одолеет меня и еще больше детей моих изжарит, или я одолею, а дети мои завтра заболеют в мучениях худших и умрут от болезни. Разсчета нет, потому что покоряясь я наверно делаю лучше, а сопротивляясь я сомнительно делаю лучшее.
Так вот мой ответ: наилучшее, что мы можемъ сделать — это исполнять самим все учение Христа. А чтобы исполнять, его мы должны быть уверены, что оно есть истина для всего человечества и для каждаго из насъ. Имеете ли вы эту веру?
Статью вашу, я думаю, лучше напечатать, хотя и с сокращениями. Еще два возражения или вопроса, которые, я воображаю, вы должны еще сделать. Первое это то, что если покоряться так, какъ я говорю, и Зулу, и городовому и отдавать злому человеку все, чтд он захочетъ отнять у меня, если не участвовать въ государственныхъ учрежденияхъ судовъ, учебных заведениях, университетов, не признавать свою собственность, то падешь на низшую ступень общественной лестницы, тебя затрут, затопчут, ты будешь бродяга-ниший и свет, который есть в тебе, пропадет даром, никто и не увидитъ его и потому не лучше ли поддерживать себя на известной степени независимости отъ нужды и возможности образования и общения съ наибольшим кругом людей — печать. Действительно такъ кажется, но это только кажется. И кажется так потому, что нам дороги наши удобства жизни, наше образование и все те радости мнимыя, которыя оно доставляетъ нам, и мы кривим душой, — говоря это. Это несправедливо потому, что на какой бы низкой степени человек не стоял, он всегда будет с людьми и потому въ состоянии делать добро им. А лучше ли профессора университета — важнее ли жителей ночлежного дома для христианского дела, — это вопрос, котораго никто решить не может. В пользу нищих говорит мое собственное чувство и пример Иисуса. Только нищие могутъ благовествовать, т. е. учить разумной жизни. Я могу разсуждать прекрасно и быть искренним, но никто никогда не поверит мне, пока видит, что я живу въ палатах и проживаю съ семьею в день стоимость годовой пищи бедной семьи. А что касается нашего мнимаго образования, то пора бы перестать говорить о нем, какъ о благе. Испортить человека оно испортит совсем из 100 — 99, но прибавить что-нибудь человеку уж никак не может. Вы верно знаете про Сютаева. Вот вам безграмотный мужик, — а его влияние на людей, на нашу интеллигенцию больше и значительнее, чем всехъ русских ученых и писателей со всеми Пушкиными, Белинскими вместе взятыми, начиная отъ Тредьяковского и до нашего времени. Так потерять ничего не потеряешь. И если кто оставить дом, отца и мать, и братьев, и жену, и детей, то найдет в 100 раз больше здесь в миpe этом и домов, и отцов и еще жизнь вечную. Многие первые будут последними:Мф.X.29.
Теперь другой вопрос, прямо невольно вытекающий из этого. "Ну, а вы, Лев Николаевич, проповедовать вы проповедуете, а как исполняете?". Вопрос этот самый естественный и мне его делают всегда, и всегда победоносно зажимают мне рот.
— Вы проповедуете, а как вы живете? Я отвечаю, что я не проповедую и не могу проповедовать, хотя страстно желаю этого. Проповедовать я могу делом, а дела мои скверны. То же, что я говорю, не есть проповедь, а только опровержение ложного понимания христианского учения и разъяснение настоящего его значения. Значение его не в том, чтобы во имя его насилием перестраивать общество, значение его в том, чтобы найти смысл жизни в этом мире. Исполнение пяти заповедей даст этот смысл. Если вы хотите быть христианином, то надо исполнять эти заповеди, а не хотите их исполнять, то не толкуйте о христианстве вне исполнения этих заповедей. Но, говорят мне, если вы находите, что вне исполнения христианского учения нет разумной жизни, а вы любите эту разумную жизнь, отчего вы не исполняете заповедей? Я отвечаю, что виноват и гадок и достоин презрения за то, что я не исполняю. Но при этом не столько в оправдание, сколько в объяснение непоследовательности своей говорю: посмотрите на мою жизнь, прежнюю и теперешнюю, и вы увидите, что я пытаюсь исполнять. Я не исполнил и 1/10000 - это правда, и я виноват в этом, но я не исполнил не потому, что не хотел, а потому, что не умел. Научите меня, как выпутаться из сети соблазнов, охвативших меня, помогите мне, и я исполню; но и без помощи я хочу и надеюсь исполнить. Обвиняйте меня, я сам это делаю, но обвиняйте меня, а не тот путь, по которому я иду и который указываю тем, кто спрашивает меня, где, по моему мнению, дорога. Если я знаю дорогу домой и иду по ней пьяный, шатаясь из стороны в сторону, то неужели от этого неверен путь, по которому я иду? Если неверен, покажите мне другой; если я сбиваюсь и шатаюсь, помогите мне, поддержите меня на настоящем пути, как я готов поддержать вас, а не сбивайте меня, не радуйтесь тому, что я сбился, не кричите с восторгом: вот он говорит, что идет домой, а сам лезет в болото. Да не радуйтесь же этому, а помогите мне, поддержите меня. Ведь вы не черти из болота, а тоже люди, идущие домой. Ведь я один и ведь я не могу желать идти в болото. Помогите мне: у меня сердце разрывается от отчаяния, что мы все заблудились, и когда я бьюсь всеми силами, вы, при каждом отклонении, вместо того, чтобы пожалеть себя и меня, суете меня и с восторгом кричите: смотрите, с нами вместе в болоте.
Так вот мое отношение к учению и к исполнению. Всеми силами стараюсь исполнить и в каждом неисполнении не то что только каюсь, но прошу помощи, чтобы быть в состоянии исполнить, и с радостью встречаю всякого, ищущего путь, как и я, и слушаюсь его". Если вы прочтете то, что я посылаю, вамъ будетъ понятнее и содержание этого письма.
Пишите мне, я очень рад общению с вами, и с волнением буду ждать вашего ответа. Комментарии:
Прочитав в «Руси» (1882 г. № 38-40) статью Вл. С. Соловьева «О церкви и расколе», М. А. Энгельгардт свои возражения против ортодоксального христианства и послал редактору «Руси» И. С. Аксакову. И-за резкости тона Аксаков напечатать их в своем журнале отказался, переслав их для ответа В. С. Соловьеву - завязалась переписка между И. С. Аксаковым и М. А. Энгельгардтом. Но, не будучи вполне уверенным в себе, М. А. Энгельгардт обратился письменно к Толстому, как к человеку «хорошо изучившему Евангелие и вообще религиозные вопросы», послав ему свою статью для отзыва. Толстой отвечал ему письмом. Обрадовавшись такому вниманию и поддержке со стороны Толстого, М.А. Энгельгардт написал ему второе письмо, приложив свою переписку с И. С. Аксаковым, где Энгельгардт, указывая Аксакову на несостоятельность церковного христианства с точки зрения истинного учения Христа, пытался дать оправдание революционной борьбы, «борьбы во имя общего блага».
Энгельгардт писал Толстому: «Особенно один вопрос занимает меня: отношение к власти, к насилию: должен ли христианин покоряться даже несправедливым и гнусным постановлениям; не делается ли он через это соучастником преступления? По моему делается. Перед моими глазами убивают или мучат людей, не должен ли я заступиться за них, когда они просят меня о помощи, хотя бы пришлось их освободить силой. Но как же теперь добиться осуществления евангельского учения, что делать? Проповедывать словом и делом, основывать самим общины, действовать на народ и на интеллигенцию, стараться приобретать сторонников как из народа, так и из интеллигенции. Не так ли? Стараться завести сношения с существующими в России сектами и добиваться того, чтобы разбросанные по всей России приверженцы истинного учения соединились в один союз? Должно ли при этом преследовать и политические цели, т. е. на ряду с проповедью истинного учения среди народа стараться влиять не правительство с целью добиться известных реформ. Мне кажется,—должно, для успеха самой проповеди. Многие внешние условия влияют на крестьянство развращающим образом, вызывают и развивают в нем дурные чувства. Возьмем например земельный вопрос. В настоящее время положение вещей, как известно, такое: масса крестьянства поставлена в самые тяжелые экономические условия—земли мало, податей много, и рядом огромные пространства земли пустуют. Постоянная нищета, вечная необходимость биться из-за куска хлеба не дает крестьянину времени одуматься, оглядеться, задать себе вопрос о смысле его жизни, ожесточает его: тут уж не до других—было бы самому живу. Развиваются эгоистические наклонности, а тут перед носом пустующие земли — лакомый кусок; каждому думается: удайся мне заарендовать или купить кусок земли — и вот я пан. И действительно, наиболее ловким, умным, способным личностям удается захватить себе земли и подчинить остальную массу крестьян в качестве батраков. Таким образом, люди вовсе не Колупаевского пошиба, люди, как говорится, с искрой божьей, выделяются из общины в качестве эксплуататоров, община разрушается. .... Не должны ли итти рука об руку основание общин, проповедь истинного учения и стремления добиться известных реформ от государства? Не есть ли это наилучший путь для достижения нашей цели? Если бы несколько сот тысяч человек могли соединиться в один союз, то это была бы уже огромная сила.— Как вы думаете обо всем этом? Наша интеллигенция совершенно оставляет в стороне сектантское движение и, мне кажется, этим сама лишает себя возможности сблизиться с народом. ... У нас же заметно движение к познанию-христианства, евангельского учения, что мешает нашей интеллигенции присоединиться к этому движению. Евангелие, как учение о человеческих отношениях, не имеет себе равных, — теологические воззрения могут быть сообразны с научными познаниями нашего времени. Отвергать возможность превращения воды в вино, или хождение по морю, как по-сухой земле — не значит отвергать евангельского учения о человеческих, отношениях.
Я слышал, что вы написали комментарии к Евангелию*. Мне совестно вас беспокоить, но вы сами поймете, как бы мне хотелось их прочесть. А между тем, я не знаю, как их достать; говорят, что они распространены в Москве в рукописях, но у меня нет знакомых, через которых я бы мог достать их. Нельзя ли будет получить через вас? Аксаков писал мне, что если я сокращу свою статью и выброшу из нее резкие выражения (вроде — рукоположения собаки), то он может напечатать ее вместе с ответом Соловьёва. Как вы думаете, — стоит? Мне бы хотелось, чтобы мои мнения распространились — быть может найдутся в интеллигенции еще люди, которые поймут, что нельзя смешивать христианство с православием и что насколько лживо последнее, настолько же высоко первое».
------------------------- примечания
1 И. С. Аксаков в письмах к М. А. Энгельгардту отстаивал церковное христианство, стараясь оправдать его с исторической точки зрения: «Христос не упразднил истории, Христос не сказал рабовладельцу: освободи рабов.... но сказал — вы все перед богом равны». Христос дал ряд принципов, рассматривать которые должно в исторической перспективе. Иначе, по мнению И. С. Аксакова, из этого может выйти лишь то, что «всякий возомнит себя судьею и начнет творить суд и расправу», т. е. произойдет — революция (см. сб. «Письма Толстого и к Толстому // Труды Публичной библиотеки им. В. И. Ленина». 1928).
2 Владимир Сергеевич Соловьев.
3 М. А. Энгельгардт, указывая на целесообразность «внутренней» революционной борьбы писал: «Замечу еще, что наш знаменитый гуманист, сторонник псевдо-христианского смирения, противник всяких революций, Достоевский тоже признает войну, восстания. Именно, по поводу войны с турками он говорит в одном из номеров «Дневника писателя», что лучше сбросить турецкое иго силой, хотя бы и при помощи кровопролитной войны, чем допускать, чтобы башибузуки сажали на кол детей, жгли, насиловали и совершали всякие неслыханные зверства над несчастными болгарами. Я не помню теперь в каком это номере сказано, но помню, что читав эти рассуждения, восхищался их здравым смыслом и удивлялся, почему это здравый смысл не встречается в других рассуждениях его, касающихся внутренних вопросов...»
* «Краткое изложение Евангелия».
*«Соединение, перевод и исследование 4-х Евангелий» —>в то время по цензурным условиям еще не появлялось в печати и распространялось в рукописи.
*«Зулу» — негритянское племя в юго-восточной Африке, в бассейне реки Тугела.
*«По поводу статей В. С. Соловьева»—рукопись статьи М. А. Энгельгардта.
* рукопись «Краткого изложения Евангелия» Толстой отправил с М. С. Громекой
