2 октября - Международный день ненасилия

Лев Толстой, Махатма Ганди
2 октября - Международный день ненасилия, любви, терпимости и согласия.

       2 октября отмечается во всех странах мира Международный день ненасилия, установленный Генеральной Ассамблеей ООН в 2007 г.     Цель - стремление утвердить культуру мира, терпимости, понимания и ненасилия.
Дата  выбрана  в честь дня рождения Махатмы Ганди, огромное влияние на которого оказали идеи  Л.Н. Толстого о непротивлении злу злом, с которым Ганди состоял в переписке.
.
   На весь мир звучал призыв Льва Толстого, убежденного  в истинности Нагорной проповеди Христа о непротивлении злу насилием.  В своих письмах и статьях Толстой призывал «опомниться», «понять», что только любовью можно изменить мир.
Сегодня, когда  агрессия, насилие захлестнули нашу страну, когда многие властные структуры провозглашают насилие принципом управления обществом, особенно актуальна идея  изменения мира не насилием, а любовью, пониманием, изменением сознания человека и  общественного мнения.  

  СОВМЕСТНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ РОССИЙСКОГО ДВИЖЕНИЯ "МИР БЕЗ НАСИЛИЯ" и МЕЖДУНАРОДНОГО КОМИТЕТА ГРАЖДАНСКОЙ ДИПЛОМАТИИ ПО СЛУЧАЮ МЕЖДУНАРОДНОГО ДНЯ НЕНАСИЛИЯ
      Поддерживая решение Генеральной Ассамблеи ООН отмечать 2 октября каждого года Международный день ненасилия, а также желание утвердить культуру мира, терпимости, понимания и ненасилия, вместе с ней призываем оповестить всех людей об этой дате, чтобы её отмечали и праздновали во всем мире: обращаемся к нашим друзьям с призывом отметить Международный день ненасилия  и популяризировать лозунг ненасилия, в том числе путем просветительной и общественно-разъяснительной работы.
     В России мы гордимся тем, что своим учителем Ганди считал Льва Толстого. И у нас также есть возможность стать учениками нашего великого земляка, продолжить продвижение его миротворческой миссии. Продолжим наше движение к миру без насилия.
Приложения: - Дайджест с интернет о Международном дне ненасилия -
Статья "Мой Толстой", автор Мохандас Карамчанд Ганди (Махатма Ганди)

       Координатор Международного комитета гражданской дипломатии: Пётр САВЕЛЬЕВ

Предлагаю Вашему вниманию  очень важное, но до сих по почти неизвестное читателям письмо   Л.Н. Толстого «О насилии: (О непротивлении злу злом): [Письмо к М.А. Энгельгардту 1882 г.].
  Адресованное студенту М.А. Энгельгардту, письмо распространялось в начале 1880 гг. в гектографированном виде, переписывалось молодежью, но опубликовано значительно позже в издательстве «Посредник», в роковом 1917 году. 

Ответ Толстого на письмо 22-летнего недавнего студента (отчисленного из ун-та за участие в студенческих беспорядках) М.А. Энгельгарда — писатель  ответил студенту длинным письмом с изложением своего мировоззрения и, главным образом, своего отношения к насилию и своего понимания заповеди о непротивлении злу насилием.
Редактор «Русского богатства» Л. Е. Оболенский просил Толстого разрешить ему перепечатать «Письмо к NN» в своем журнале, но писатель ответил: «боюсь, будет неудобно к напечатанию»(см. Т.85. С. 180). Сам Оболенский отказался от своего намерения подготовить «Письмо к NN» к прохождению через цензуру, ибо это исказило бы весь смысл письма.
«Письмо к NN» в 1885 г. появилось в женевском издании М. Элпидина, с которого было перепечатано в эмигрантском журнале «Общее дело» (№ 75 и 76); в «Посреднике». М., 1917 г.
Об этом письме М. Энгельгардта Толстой писал в своем трактате "В чем моя вера?": "Недавно у меня в руках была поучительная переписка православного славянофила (Аксакова) с христианином-революционером. Один отстаивал насилие войны во имя угнетенных братьев, славян, другой - насилие революции во имя угнетенных братьев, русских мужиков.
   Оба требуют насилия и оба опираются на учение Христа".

    Михаил Александрович Энгельгардт (1861-1915) — публицист, писатель, социолог, одним из первых начал позитивистскую разработку социологии морали. (старший сын А. Н. Энгельгардта - известного публициста, ученого, писателя, чьи знаменитые «Письма из деревни» высоко оценил Толстой: «Энгельгард - прелесть. Это нельзя достаточно читать и хвалить. Контраст нашей жизни и настоящей жизни мужиков, про которую мы так старательно забываем. Для меня это одна из тех книг, которые освобождают меня от части того, что я чувствую себя обязанным сделать. Но он сделал, и никто не читает. Или читают и говорят: "Да что, он социалист". А он и не думал быть социалистом, а говорит, что есть»).
  Михаил Энгельгардт за участие в студенческих волнениях, причастность к революционной организации «Земля и воля» был отчислен из университета и выслан в Батищево, имение отца под надзор полиции в мае 1882 г. на 5 лет, где оказался в атмосфере споров и дискуссий. Он вступил в переписку с редакцией газеты «Русь» (В.С. Соловьевым и И.С. Аксаковым), затем и с Л.Н. Толстым по вопросам веры и церкви, нравственности, мирской аскезы.
Молодежь , увлеченная идеями Толстого, горячо обсуждала его «Исповедь». Михаил Энгельгардт решился написать Толстому в декабре 1882 г., настаивая в своем письме на необходимости не только проповедей и создания общин для осуществления евангельских идеалов, но и активной политической деятельности, подталкивая правительство к реформам. Толстой ответил своим знаменитым письмом-исповедью, в котором  одобрил «любовь к правде и ненависть к злу и лжи», но не поддержал мысль о насилии: «Нельзя огнем тушить огонь, водой тушить воду, злом уничтожать зло. Уж это делали, делали с тех пор, как свет стоит, и вот доделали до того положения, в котором мы живем. Пора бы бросить старый прием и взяться за новый, тем более, что он и разумнее. Если есть движение вперед, то только благодаря тем, которые добром платили за зло, не участвуя в нем, и светит тем светом, который дан каждому». Письмо Толстого М.А. Энгельгардту распространялось в списках и впервые было опубликовано в 1885 г. как «Письмо М.М.»
  Впоследствии М.А. Энгельгардт  будет заниматься журналистикой, станет известным публицистом, философом и социологом: сотрудничал в газете Новости,  журнале «Хозяин. Будучи, по мнению С. Венгерова, восторженным поклонником наук, в Биографической Библиотеке Ф.Ф. Павленкова он публиковал книги о знаменитых ученых-естественников: Ч. Дарвине, Н. Копернике, Л. Пастере. Издал работы: «Прогресс как эволюция жестокости (СПб., 1899), Вечный мир и разоружение (СПб., 1899), Принципы трудовой теории (СПб., 1906), Вредные и благородные расы (СПб., 1908), сотрудничал в эсеровской прессе.
На его книгу «Прогресс как эволюция жестокости» (СПб., 1899) обратил внимание Н.К. Михайловский  (Литература и жизнь. // Русское богатство. 1890. 2). Откликнулся Л.Толстой в декабре 1899 г. в своем дневнике: «Я думаю, что тут есть большая доля правды».
После смерти Энгельгардта С. Венгеров  написал в некрологе, что Энгельгардт «не останавливался перед тем, чтобы доказывать, что в значительной степени так называемый "прогресс" есть не что иное, как прогресс утонченных форм жестокости и общественной несправедливости» //«Речь». 1915, 22 июля.
В книге философа И.А. Ильина «О сопротивлении злу насилием» (1925) слышны отзвуки  этой полемики; П. Сорокин в статье  «Русская социология в XX веке» (1927) высоко оценил работы М. Энгельгардта.

     После письменного знакомства Толстой ответил  студенту длинным исповедальным письмом с изложением своего мировоззрения и, главным образом, своего отношения к насилию и своего понимания заповеди о непротивлении злу насилием.

   Вот это письмо Льва Толстого:

   "Дорогой мой N. N! Пишу вам "дорогой" не потому, что так пишут, а потому, что со времени получения вашего первого, а особенно второго письма чувствую, что вы мне очень близки, и я вас очень люблю. В чувстве, которое я испытываю к вам, есть много эгоистичного. Вы, верно, не думаете этого, но вы не можете себе представить, до какой степени я одинок, до какой степени то, что есть настоящий "я", презираемо всеми, окружающими меня. Знаю, что претерпевый до конца спасен будет, знаю, что только в пустяках дано право пользоваться плодами своего труда или хоть видеть этот плод, а что в деле божьей истины, которая вечна, не может быть дано человеку видеть плод своего дела, особенно же в короткий период своей коротенькой жизни. Знаю все это и все-таки часто унываю, и потому встреча с вами и надежда, почти уверенность, найти в вас человека, искренно идущего по одной дороге со мной и к одной и той же цели, для меня очень радостна.
      Ну, теперь буду отвечать по порядку. Письма ваши к Акса­кову1 мне понравились, особенно последнее. Доводы ваши неотразимы, но для него не существуют. Все, что он гово­рит, давно мне знакомо. Все это повторяется в жизни, в литературе, в беседах: все одно и одно. И именно вот что: вы говорите: я вижу, что это истина, а это ложь, вотъ потому-то и потому-то, и что это добро, а это зло, потому-то и потому. Аксаковъ и ему подобные видятъ, что это правда, даже прежде, чемъ вы сказали имъ, они знаютъ правду. Но они живутъ вожки, и имъ для того, чтобы человекъ, какъ и всяк1й другой съ сердцемъ, любящимъ добро и ненавидящимъ зло, и разумомъ, имеющимъ одну цель отличать ложь от истины, для того, чтобы человекъ могъ жить во лжи и зле и служить имъ, онъ долженъ былъ уже прежде закрыть глаза на истину и продол­жать делать любимое имъ зло. А ширмы эти одни и те же у всбхъ: историческое воззрение, объективный взглядъ, забота о другихъ и устранение вопроса о своемъ отношении къ добру и истине. Это делаетъ Аксаковъ, это делаетъ Соловьевъ,2 это делаютъ все богословы, это делаютъ все государственные люди, политико-экономы, это делаютъ всъ, кто живетъ про­тивно истине и добру и которымъ нужно оправдаться передъ самимъ собой.  (Ев. 1оанна III, 19 — 21). Нельзя сказать этого яснее, чем тамъ сказано. Изъ этого я делаю тотъ выводъ, что, по отношению к этимъ людямъ, не надо метать бисеръ, а надо вырабо­тать въ себе известное отношеше къ нимъ, при которомъ не тратились бы напрасно силы. Разсуждете же съ ними не только праздное дъ-ло, но вредное для нашей ц-вли. Они раз­дражать васъ вызовомъ на что-нибудь лишнее, неточное и, за­бывая все главное изъ того, что вы сказали, привяжутся къ од­ному этому. Отношен1е къ нимъ, которое я стараюсь вырабо­тать въ себе и советую другимъ, такое же, какое мое отноше­ше къ развращенному, пьяному ухарю, который хочетъ втя­нуть въ свой развратъ моего 16-ти летняго сына. Я жалею этого развратника, но не буду исправлять его, потому что знаю, что это невозможно. Онъ отпетый —-и только меня передъ сыномъ подниметъ на смехъ. Не буду тоже удалять моего сына насильно отъ него, потому что сыну моему неизбежно не нынче, такъ завтра встретиться съ нимъ и съ его подобными; я даже не буду стараться передъ сыномъ разоблачить его га­дость. Надо, чтобы сынъ самъ открылъ ее. А я буду стараться наполнить душу своего сына такимъ содержатемъ, чтобы со­блазны молодца не захватывали его, а то потратишь силы, яоторыхъ и такъ мало, на метате бисера, да еще затопчутъ и растерзаютъ — не меня и васъ, и NN, а затушатъ маленький брежущий свет среди тьмы.
И вот этим отступлением я прямо нечаянно подошел ко второму и главному пункту вашего письма. Но какъ же рас­крывать глаза людям, спасать их от соблазнов распутников, когда насилие мешает этому? Как добиться осуществления евангельского учения? Не должен ли я заступиться за людей, если они просятъ меня о помощи, хотя бы пришлось осво­бождать их силою, если перед моими глазами убивают и мучают людей? Освобождать и заступаться за людей силой— не должно, потому что этого нельзя и потому что пытаться де­лать добро насилием, т. е. злом — глупо. Душа моя, пожа­луйста, ради Бога истины, которой вы служите, не торопитесь, не горячитесь, не придумывайте доказательств справедливости вашего мнения прежде, чем не вдумаетесь не в то, что я на­пишу вам, а в Евангелие, и не в Евангел1е, как слово Христа или Бога, а в Евангел1е, как самое ясное, простое, всем понятное и практическое учение о том, как надо жить каждому из нас и всем людям.
       Если на моих глазах мать засекает своего ребенка, что мне делать? Поймите, что вопрос в том, что мне следует делать, т. е. что хорошо и разумно, а не в том, какое будет мое первое побуждение при этом. Первое побуждение при личном оскорблении — это отомстить; но вопрос в том, ра­зумно ли это. И точно такой же вопрос, разумно ли употребить насилие против этой матери, которая сечет ре­бенка. Если мать сечет своего ребенка, то что мне больно и что я считаю злом? То, что ребенку больно, или то, что мать, вместо радости любви испытывает муки злобы? И я думаю, что зло в том и другом. Один человек не может делать ничего злаго. Зло есть разобщение людей. И потому, если я хочу действовать, то могу только с целью уничтожить разобщение и возстановить общение между матерью и ребенком. Как же мне поступить? Я не уничтожу ея разобщения (rpexa) с ребенком, а только внесу новый грех, разобщение со мной. Что же можно? Одно — подставить себя вместо ребенка — это не будет неразумно. То, что пишет Достоевский,3 и что мне очень противно, мне говорили схим­ники и митрополиты, именно, что воевать можно, что это за­щита— душу положить за братьев — я всегда отвечал: защищать грудью, подставляя себя, — да, но стрелять в лю­дей из ружей — это не защищать, а убивать. Вникните в учение Евангелия и вы увидите, что коротенькая 3-я заповедь (Матф. 5, 38, 39) не противиться злу, т.е. злом не отвечать на зло — есть не скажу главное, но есть смыкающее звено всего учения, и то самое, которое старательно обходили и обходят все учения лжехристианские, и то самое положение, непризнаниe котораго послужило основой всему тому, что вы так спра­ведливо ненавидите. Не говорю о Никейском соборе, наделавшем столько зла и основанном на этом самом непонимании учения Христа, т. е. на насилии во имя добра и Христа; в Апостольские времена  уже у Павла заро­ждается это насил1е во имя добра и нарушается смысл учен1я.                                                                                                                                                           Как часто бывало мне смешно в беседах моих съ по­пами и революционерами, смотрящими на евангельское учение, как на opyдиe достижения цели внешней — и те, и другие люди крайних полюсов с одинаковою яростью отрицали это основное положение учения Христа. Первым нельзя не гнать, душить разноверов, не благословлять побоища, казни; вторым нельзя насил1ем не разрушать существующей без­образный безпорядок, называемый порядком. Очевидно, попы и власти не могут себе представить даже жизни людской без насилия. Точно также и революционеры. По плодам узнаете дерево; не может дерево доброе приносить плоды насил1я. Учение Христа не может служить ни тому, чтобы ду­шить, ни тому, чтобы сковыривать. И потому и те, и другие, из­вращая учение, сами лишают себя той единственной силы, ко­торую дает вера в истину во всю, а не в частичку ея. Поднявшие меч — мечем погибнут; это не предсказание, а утверждение всем изввестнаго факта...(Матф. VI. 22, 23, 24 — в особенности 23.)  Если свет твой тьма, если то, что ты считаешь добромъ — зло, то каково же будетъ зло твоей жизни и дел. Нельзя служить немножко Богу, немножко дьяволу. И Евангелие не такая глупая книга, какъ намъ ее расписали попы. И всякое положение сказано тамъ не на ветеръ, а такъ, что оно органически связано со всбмъ учениемъ, — так и заповедь о непротивлении злу проходит через все Евангел1е и безъ нея учен1е Евангел1я для меня по крайней мере все распадается. Мало того, что оно выра­жено много разъ такъ ясно и прямо, что нельзя его скрасть, мало того, что все описание жизни и дел Христа есть приложение этой заповеди; мало того, что у 1оанна выставлен Ка1афа, непонимающим этой истины и, вследствии непонимания ея, во имя блага народа, губяший жизнь Христа, тамъ указано прямо на то, что противление злу есть самый страшный и опасный соблазн, которому подпадают не только ученики Христа, а чуть было не подпал и он сам. Но мало того, шгб теперь кажется, что если бы и не было Христа и его учения, я бы сам открыл эту истину, — так она мне теперь кажется проста и ясна и я уверен — такою же покажется и вам. Мне так ясно теперь, что допусти я для себя малей­шее насил1е во имя исправления огромнейшаго зла, другой на основании того же допустить и для себя маленькое насил1е и 3-й, и 4-й и миллионы маленьких насилий сложатся в то ужасное зло, которое царствует теперь и давит нас.
Вот, если вы исполнили мою просьбу и дочли до сих пор спокойно, воздерживаясь от доказательств подтверждения вашего мнения, а следили за изложением моего, то, надеюсь, вы согласитесь, что есть сильные доказательства и для противнаго вам мнения, и надеюсь, еще более согласитесь со мной, когда прочтете краткое изложение и перевод Четвероевангел1я, которое посылаю вам. Сколько я догадываюсь, вы те­перь вот в каком положении: разум ваш говорит вам, что я прав, но сердце ваше возмущается против такого положения о непротивлении злу. Вы говорите себе: что-нибудь тут не такъ, какая-нибудь тут есть ошибка разсуждения, я найду её и докажу, потому что не может быть, чтобы учение Христа, учение любви к брату — вело к тому, чтобы сидеть сложа руки, глядя на зло, совершающееся в Mipе. Хорошо, говорите вы, ему, отжившему старику разводить лясы и уве­рять всех, что надо терпеть зло. Ему хорошо, он сыт, доволен, все у него есть и осталось доживать немного. Весь жар жизни уже выжит им, но я без разсуждений чувствую, что во мне заложена любовь к добру и правда и ненависть к злу и лжи не даром; я не могу не выражать ее и не жить во имя ея, а каждый шаг моей жизни есть борьба со злом. И я должен бороться и буду бороться с ним теми средст­вами, которыя мне уяснились уже и которыя еще уяснятся и представятся. Нужна проповедь в народе, сближение с сектантами, воздейств1е на правительство и т. п.
Чувство, подсказывающее это, —хорошее чувство, и за него то я люблю вас, но это самое чувство побудило Петра запастись ножом и отрубить ухо рабу. Представьте себе, что бы было, если бы 1исусъ не удержалъ их; сделалась бы свалка, 1исусовы бы победили, и потомъ завоевали бы Iepyсалим. Они бы порубили и ихъ бы порубили. Каково было бы христианское учение? Его бы не было и намъ бы не на что было упереться; мы были бы хуже Аксаковых и Соловьевых. Для того, чтобы вам полнее выразить мою мысль, скажу вам, в чем я полагаю значение Христа, значение не туманно-метафизическое, а значение ясное, жизненное.
Все говорят, что эначение христианства в том, чтобы лю­бить Бога и ближняго, как самого себя. Но что такое Бог? Что такое любить? Что такое любить что-то непонятное — Бога? Что такое ближний? Что такое сам я? Слова эти имеют для меня значение такое: любить Бога — значит любить истину; любить ближняго, как самаго себя — значить признавать единство своей сущности- души и жизни со всякой другой че­ловеческой жизнью, с вечной истиной — Богом. Так это для меня. Но мне ясно, что эти ничего не определяющие слова могут быть понимаемы иначе, и что большинство не может даже их понимать так, как я. Главное же то, что слова эти ни для меня и ни для кого ни к чему не обязывают и ничего не определяют. Как это люби какого-то Бога, котораго каждый понимает по-своему, а другие и вовсе не признают, и люби ближняго, как самого себя, тогда как в меня вложена, ни на мгновение не покидающая меня любовь к себе, и очень часто столь же постоянная ненависть к другим? Это так неясно и неисполнимо, что остается пустою фразою. Мое мнение то, что это положение метафизическое очень важное, как таковое, но когда это же положение пони­мается, как правило жизненное, как закон, то оно просто глупо. А к сожалению, его очень часто так понимают.
Все это я говорю к тому, чтобы выяснить, что значение христианства, как и всякой веры, не в метафизических принципах (метафизические принципы - Будда, Конфуций, Сократ всегда были и будут одни и те же), а в приложении их к жизни, в живом представлении о том благе каждаго человека и всего человечества, которое достигается при приложении этих принципов к жизни, в выяснении возможности приложения их и в определении тбх правил, которыми оно достигается.
Еще во Второзаконии  сказано: люби Бога и ближняго, как самого себя; но приложение этого принципа по Второзаконию состояли в обрезании, субботе и уголовном законе. Значение христаанства состоит в указании возможности и счаст1я исполнения закона любви. Христос в Нагорной проповеди очень ясно определилъ, как надо и можно, для счастая своего и всех людей, исполнять этот закон. В Нагорной пропо­веди, которой если бы не было, не было бы учения Христа, в чем все соглашаются, в которой Христос обращается не к мудрецам, а к безграмотным, к сиволапым, в пропо­веди, которая обставлена вступлением, что кто не исполнит единой от малых (Mф. 5. 17 — 20) и заключением, что не говорить надо, а исполнять (Mф. 7. 21— 27), в этой пропо­веди все сказано, и дано 5 заповедей о том, какъ исполнять учение. В Нагорной проповеди изложены самыя простыя, легкие, понятныя правила приложения любви къ Богу и ближ­нему, к жизни, без признания и исполнения которыхъ нельзя говорить о Христанстве. И как ни странно сказать это после 1800 лет, мне привелось открывать эти правила, как что-то новое. И только когда я понял эти правила, только тогда я понял значение учения Христа. Правила эти так удивительно захватывают всю жизнь каждаго человека и всего человече­ства, что только представь себе человек исполнение этих правил на земле, и на земле Царство правды. И потом раз­бери все эти правила отдельно, прилагая их к себе и уви­дишь, что этот невообразимо блаженный и огромный резуль­тат получается от исполнения самых простых, естественных, не только легких, но приятных для исполнения правил. Подумаешь, нужно ли что-нибудь прибавить къ этимъ правиламъ для того, чтобы осуществилось царство правды? Ничего не нужно. Подумаешь, можно ли отрицать одно из правил, чтобы не нарушилось царство правды? Нельзя. Если бы я ничего не знал из учения Христа, кроме 5 правил, я и тогда бы был таким же христианином, как теперь:1) Не сердись; 2) Не блядуй; 3) Не клянись; 4) Не судись и 5) Не воюй.  Вот в чем для меня сущность учения Христа.
     И это то ясное выражение учения Христа было спрятано от людей, и потому человечество постоянно отступало от него въ две крайние стороны. Одни, видя в учении Христа учение о спасении души, для грубо представляемой ими себе вечной жизни, устранялись от Mipa, заботясь только о том, что им самим для себя делать, — как усовершенствоваться в оди­ночку, что было бы смешно, если бы не было жалко. И страшныя силы потрачены этими людьми, и их много было, на невозможное и глупое — делать добро для себя в одиночку, без людей. Другие, напротив, не веря в будущую жизнь жили, лучшие изъ них, только для других, но не знали и не хотели знать, что нужно им для себя, и во имя чего они хотятъ добра другим и какого добра. Мне кажется, что одно невоз­можно без другого; человек не может делать себе, своей душе добро, не действуя для других и с другими, как это делали аскеты религиозные и лучшие из них, и не может делать добраго людям, не зная, что ему самому нужно, и во имя чего он действует, как это делали и делают обществен­ные деятели без веры. Я люблю людей перваго разряда, но всеми силами души ненавижу их учение и люблю, очень люблю людей 2 разряда и ненавижу их учение. В том только учение истина, которое указывает деятельность — жизнь, удо­влетворяющую потребностямъ души и которая вместе с тем есть постоянная деятельность для блага других. Таково уче­ние Христа. Оно одинаково далеко от кв1етизма религиознаго, от заботы о своей душе и от революционнаго задора, желающаго благодетельствовать других, не зная вместе с тем, в чем состоит истинное, несомненное благо. Христианская жизнь такова, что нельзя сделать добра людям иначе, как сделав добро самому себе, своей разумной душе, и не сделать добро себе иначе, какъ делая добро братьям. Христианская жизнь одинаково далека отъ кв1етизма и отъ за­дора. Люди молодые и вашего строя мысли, склонны смеши­вать христианское учение истинное с кв1етизмом суеверов. И имъ кажется, что отказаться от сопротивления злу насил1ем очень удобно и легко, и что от этого дело христианское ослабевает и лишается сил. Это не верно. Вы поймите, что христианин отрекается от насил1я не потому, что он не любит того же, что вы желаете, не потому, что он ясно видит, что насилие — первое, что напрашивается человеку при виде зла, но он видит, что насилие отдалит его от цели, а не приблизит к ней, что оно неразумно, как неразумно чело­веку, желающему добраться до воды родника, палкой проби­вать ту землю, которая отделяет его от ключа. И человеку, отвергающему насилие не легче,—напротив; как не легче взять заступ и копать, чемъ колотить колом землю. Ему легче только тем, что он твердо знает, что не противясь злу насилиемъ, а разссеивая его добром и истиной, он делает, что может, исполняет волю Отца, по выражению Христа. Нельзя огнем тушить огонь, водой тушить воду, злом уничтожать зло. Уже это делали, делали с тех пор, как свет стоит, и вот доделали до того положения, в котором мы живем. Пора бы бросить старый пр1ем и взяться за новый, тем более, что он и разумнее. Если есть движение вперед, то только благодаря тем, которые добром платили за зло. Что если бы одна миллионная тех усил1й, которыя употребляются людьми на то, чтобы насил1емъ побороть зло, употреблялась на то, чтобы переносить зло, не участвуя в немъ, и светить тем светом, который дан каждому. Хоть просто с опытной точки зрения — тем ничего не добились, — отчего же не по­пытать другого, темь более, что это так ясно, очевидно и ра­достно. Хоть частный пример: вспомним Россию за последние двадцать лет. Сколько истинного желания добра, готовности к жертвам, сколько потрачено нашей интеллигенцией молодой на то, чтобы установить правду, чтобы сделать добро людям. И что же сделано? Ничего. Хуже, чем ничего. Погубили страшные душевные силы. Колья переломали и землю убили хуже, чем прежде, что и заступ не берет. Вместо тех страшных жертв, которые принесены молодежью, вместо выстрелов, взрывов, типографий, что, если бы эти люди верили в учение Христа, т. е. считали бы, что христианская жизнь есть одна разумная жизнь, что, если бы вместо этого страшного напряжения сил, один, два, десятки, сотни людей просто бы на призыв их в военную службу сказали бы: мы не можем служить убийцами, потому что мы верим в учение Христа, то, которое вы исповедуете. Это запрещено его заповедью... То же бы сказали по отношению судов, то же бы сказали и исполняли по отношению к насилию, утверждающему собственность. Что бы было из этого, я не знаю, но знаю, что это подвинуло бы дело и что это один путь деятельности и плодотворной — не делать того, что противно учению Христа и прямо и открыто утверждать его — и не для достижения только внешних целей, а для своего внутреннего удовлетворения, которое состоит в том, чтобы не делать зла другим, пока еще я не в силах сделать добро им.
Вот мой ответ на ваши вопросы о томъ, чего нужно доби­ваться. Нужно добиваться того, чтобы исполнять правила Хри­ста для себя и открывать людям свет и радости исполнения ихъ. Все это, впрочемъ, лучше сказано в Евангелии: Mф. 5. 13 — 16. Предвижу еще возражение. Вы скажете: неясно, как исполнять эти правила и к чему они приведут нас. Как по этим правилам относиться к собственности, к власти, к международным отношениям?                                          Не думайте, чтобы у Христа было бы что-нибудь неясное. Все ясно, как день. Отношение к власти выражено в рассказе о динарии. Деньги — собственность есть дело не христианское. Оно идет от властей, власти и отдавай. Но душа твоя свободная от Бога истины и потому твою ра­зумную свободу никому не отдавай, кроме Бога. Убить тебя могут, но заставить убивать и сделать нехристианское дело не могут. К собственности: собственности нет по Еванге­лию и горе тем, у кого она есть, т. е. им плохо и потому в каком положении не находился бы христ1анин, он по отношению к собственности ничего другого не может делать, как то, чтобы не участвовать в насилии, совершаемом во имя собственности, и того, чтобы разъяснить другим, что собственности нет, а есть извест­ное привычное насилие по отношению к пользованию вещами, которыя люди называют собственностью и которое дурно. У человека, который будет отдавать кафтан, когда хотят снять рубаху, не может быть речи о собственности.
Все люди братья одинакие. И если пришли зулу, чтобы изжарить моих детей, то одно, что я могу сделать, это постараться внушить зулу, что это ему не выгодно и не хорошо, — внушить, покоряясь ему по силе. Тем более, что мне нет расчета с зулу бороться. Или он одолеет меня и еще больше детей моих изжарит, или я одолею, а дети мои завтра заболеют в мучениях худших и умрут от болезни.   Разсчета нет, потому что покоряясь я наверно делаю лучше, а сопроти­вляясь я сомнительно делаю лучшее.
Так вот мой ответ: наилучшее, что мы можемъ сделать — это исполнять самим все учение Христа. А чтобы исполнять, его мы должны быть уверены, что оно есть истина для всего че-ловечества и для каждаго из насъ. Имеете ли вы эту веру?
Статью вашу, я думаю, лучше напечатать, хотя и с со­кращениями. Еще два возражен1я или вопроса, которые, я во­ображаю, вы должны еще сделать. Первое это то, что если по­коряться так, какъ я говорю, и Зулу, и городовому и отдавать злому человеку все, чтд он захочетъ отнять у меня, если не участвовать въ государственныхъ учрежденияхъ судовъ, учебных заведениях, университетов, не признавать свою собствен­ность, то падешь на низшую ступень общественной лестницы, тебя затрут, затопчут, ты будешь бродяга-ниший и свет, который есть в тебе, пропадет даром, никто и не увидитъ его и потому не лучше ли поддерживать себя на известной сте­пени независимости отъ нужды и возможности образования и общения съ наибольшим кругом людей — печать. Действи­тельно такъ кажется, но это только кажется. И кажется так потому, что нам дороги наши удобства жизни, наше образование и все те  радости мнимыя, которыя оно доставляетъ намъ, и мы кривимъ душой, — говоря это. Это несправедливо потому, что на какой бы низкой степени человек не стоял, он всегда будет с людьми и потому въ состоянии делать добро им. А лучше ли профессора университета — важнее ли жителей ночлежнаго дома для христианскаго дела, — это вопрос, котораго никто решить не может. В пользу нищих гово­рить мое собственное чувство и примеръ 1исуса. Только нищие могутъ благовествовать, т. е. учить разумной жизни. Я могу разсуждать прекрасно и быть искреннимъ, но никто никогда не поверить мне, пока видит, что я живу въ палатах и про­живаю съ семьею в день стоимость годовой пищи бедной семьи. А что касается нашего мнимаго образования, то пора бы перестать говорить о нем, какъ о благе. Испортить чело­века оно испортит совсем изъ 100 — 99, но прибавить что-нибудь человеку уж никак не может. Вы верно знаете про Сютаева.20 Вот вам безграмотный мужик, — а его вл1яние на людей, на нашу интеллигенцию больше и значитель­нее, чем всехъ русских ученых и писателей со всеми Пуш­киными, Белинскими вместе взятыми, начиная отъ Тредьяковскаго и до нашего времени. Так потерять ничего не потеряешь. И если кто оставить дом, отца и мать, и братьев, и жену, и детей, то найдет в 100 раз больше здесь в Mipe этом и домов, и отцов и еще жизнь вечную. Многие первые будут последними: Мф. X. 29.
Теперь другой вопрос, прямо  невольно  вытекающий из этого. "Ну, а вы, Лев Николаевич, проповедовать вы проповедуете, а как исполняете?". Вопрос этот самый естествен­ный и  мне его  делают всегда, и всегда победоносно зажимают мне рот.
— Вы проповедуете, а как вы живете? Я отвечаю, что я не проповедую и не могу проповедовать, хотя страстно желаю этого. Проповедовать я могу делом, а дела мои скверны. То же, что я говорю, не есть проповедь, а только опровержение ложного понимания христианского учения и разъяснение настоящего его значения. Значение его не в том, чтобы во имя его насилием перестраивать общество, значение его в том, чтобы найти смысл жизни в этом мире. Исполнение пяти заповедей даст этот смысл. Если вы хотите быть христианином, то надо исполнять эти заповеди, а не хотите их исполнять, то не толкуйте о христианстве вне исполнения этих заповедей. Но, говорят мне, если вы находите, что вне исполнения христианского учения нет разумной жизни, а вы любите эту разумную жизнь, отчего вы не исполняете заповедей? Я отвечаю, что виноват и гадок и достоин презрения за то, что я не исполняю. Но при этом не столько в оправдание, сколько в объяснение непоследовательности своей говорю: посмотрите на мою жизнь, прежнюю и теперешнюю, и вы увидите, что я пытаюсь исполнять. Я не исполнил и 1/10000 - это правда, и я виноват в этом, но я не исполнил не потому, что не хотел, а потому, что не умел. Научите меня, как выпутаться из сети соблазнов, охвативших меня, помогите мне, и я исполню; но и без помощи я хочу и надеюсь исполнить. Обвиняйте меня, я сам это делаю, но обвиняйте меня, а не тот путь, по которому я иду и который указываю тем, кто спрашивает меня, где, по моему мнению, дорога. Если я знаю дорогу домой и иду по ней пьяный, шатаясь из стороны в сторону, то неужели от этого неверен путь, по которому я иду? Если неверен, покажите мне другой; если я сбиваюсь и шатаюсь, помогите мне, поддержите меня на настоящем пути, как я готов поддержать вас, а не сбивайте меня, не радуйтесь тому, что я сбился, не кричите с восторгом: вот он говорит, что идет домой, а сам лезет в болото. Да не радуйтесь же этому, а помогите мне, поддержите меня.                                                                                         Ведь вы не черти из болота, а тоже люди, идущие домой. Ведь я один и ведь я не могу желать идти в болото. Помогите мне: у меня сердце разрывается от отчаяния, что мы все заблудились, и когда я бьюсь всеми силами, вы, при каждом отклонении, вместо того, чтобы пожалеть себя и меня, суете меня и с восторгом кричите: смотрите, с нами вместе в болоте.
   Так вот мое отношение к учению и к исполнению. Всеми силами стараюсь исполнить и в каждом неисполнении не то что только каюсь, но прошу помощи, чтобы быть в состоянии исполнить, и с радостью встречаю всякого, ищущего путь, как и я, и слушаюсь его".         Если вы прочтете то, что я посылаю,24 вамъ будетъ понятнее и содержание этого письма.
     Пишите мне, я очень рад общению с вами, и с волнением буду ждать вашего ответа.

   Прочитав в «Руси» (1882 г. № 38, 39, 40) статью В. С. Соловьева «О церкви и расколе», М. А. Эн­гельгардт написал свои возражения, в которых высказывался против ортодоксального   христианства, и послал редактору «Руси» И. С. Аксакову для напечатания. В виду резкости этих возражений Аксаков на­печатать их в своем журнале отказался и переслал их для ответа В. С. Соловьеву, уведомив об этом автора. По этому поводу завязалась переписка между И. С. Аксаковым и М. А. Энгельгардтом. Но, не будучи вполне уверенным в себе, М. А. Энгельгардт обратился пись­менно к Толстому, как к человеку «хорошо изучившему Евангелие и вообще религиозные вопросы», послав ему свою статью для отзыва. Толстой отвечал ему письмом, оставшимся редакции неизвестным. Обрадовавшись такому вниманию и поддержке со стороны Толстого, М.А. Энгельгардт написал ему второе письмо, более пространное, приложив свою переписку с И. С. Аксаковым, где Энгель­гардт, указывая Аксакову на несостоятельность церковного христиан­ства с точки зрения истинного учения Христа, пытался дать оправдание революционной борьбы, «борьбы во имя общего блага».
Вот что писал Энгельгардт Толстому: «Особенно один вопрос занимает меня: отношение к власти, к насилию: должен ли христианин покоряться даже несправедливым и гнусным постановлениям; не делается ли он через это соучастником преступления? По моему делается. Перед моими гла­зами убивают или мучат людей, не должен ли я заступиться за них, когда они просят меня о помощи, хотя бы пришлось их освободить силой. Но как же теперь добиться осуществления евангельского учения, что де­лать? Проповедывать словом и делом, основывать самим общины, действо­вать на народ и на интеллигенцию, стараться приобретать сторонников как из народа, так и из интеллигенции. Не так ли? Стараться завести сно­шения с существующими в России сектами и добиваться того, чтобы раз­бросанные по всей России приверженцы истинного учения соединились в один союз? Должно ли при этом преследовать и политические цели, т. е. на ряду с проповедью истинного учения среди народа стараться влиять не правительство с целью добиться известных реформ. Мне кажется,—должно, для успеха самой проповеди. Многие внешние условия влияют на кре­стьянство развращающим образом, вызывают и развивают в нем дурные чувства. Возьмем например земельный вопрос. В настоящее время поло­жение вещей, как известно, такое: масса крестьянства поставлена в самые тяжелые экономические условия—земли мало, податей много, и рядом огромные пространства земли пустуют. Постоянная нищета, вечная необ­ходимость биться из-за куска хлеба не дает крестьянину времени одуматься, оглядеться, задать себе вопрос о смысле его жизни, ожесточает его: тут уж не до других—было бы самому живу. Развиваются эгоистические наклон­ности, а тут перед носом пустующие земли — лакомый кусок; каждому думается: удайся мне заарендовать или купить кусок земли — и вот я пан. И действительно, наиболее ловким, умным, способным личностям удается захватить себе земли и подчинить остальную массу крестьян в качестве батраков. Таким образом, люди вовсе не Колупаевского пошиба, люди, как говорится, с искрой божьей, выделяются из общины в качестве эксплуататоров, община разрушается.  .... Не должны ли итти рука об руку основание общин, про­поведь истинного учения и стремления добиться известных реформ от государства? Не есть ли это наилучший путь для достижения нашей цели? Если бы несколько сот тысяч человек могли соединиться в один союз, то это была бы уже огромная сила.— Как вы думаете обо всем этом? Наша интеллигенция совершенно оставляет в стороне сектантское движение и, мне кажется, этим сама лишает себя возможности сблизиться с народом.  ... У нас же заметно движение к познанию-христианства, евангельского учения, что мешает нашей интеллигенции присоединиться к этому движению. Евангелие, как учение о человеческих отношениях, не имеет себе равных, — теологические воззрения могут быть сообразны с научными познаниями нашего времени. Отвергать возможность превращения воды в вино, или хождение по морю, как по-сухой земле — не значит отвергать евангельского учения о человеческих, отношениях.
Я слышал, что вы написали комментарии к Евангелию. Мне совестно вас беспокоить, но вы сами поймете, как бы мне хотелось их прочесть. А между тем, я не знаю, как их достать; говорят, что они распространены в Москве в рукописях, но у меня нет знакомых, через которых я бы мог достать их. Нельзя ли будет получить через вас? Аксаков писал мне, что если я сокращу свою статью и выброшу из нее резкие выражения (вроде—рукоположения собаки), то он может напечатать ее вместе с ответом Соловьёва. Как вы думаете, — стоит? Мне бы хотелось, чтобы мои мнения распространились — быть может найдутся в интеллигенции еще люди, которые поймут, что нельзя смешивать христианство с право­славием и что насколько лживо последнее, настолько же высоко первое», (из письма М. А. Энгельгардта). 
-------------------------
1  Иван Сергеевич Аксаков в письмах к М. А. Энгельгардту отстаивал церковное христианство, стараясь оправдать его с исторической точки Зрения. «Христос не упразднил истории,—говорил он, — Христос не ска­зал рабовладельцу: освободи рабов.... но  сказал — вы все перед богом равны». Другими словами Христос не давал людям практических ука­заний на их поступки, а дал лишь ряд принципов, рассматривать которые должно в исторической перспективе. В противном же случае, по мнению И. С. Аксакова, из этого может выйти лишь то, что «всякий возомнит себя судьею и начнет творить суд и расправу», т. е. произойдет — революция.
см.:Переписка М. А. Энгельгардта с И. С. Аксаковым // в сб. «Письма Толстого и к Толстому. Труды Публичной библиотеки СССР имени В. И. Ленина», Гиз, 1928.

2  Владимир  Сергеевич  Соловьев.
3  М.  А.   Энгельгардт,   указывая на целесообразность «внутренней»-революционной борьбы, писал: «Замечу еще, что наш зна­менитый гуманист, сторонник псевдо-христианского смирения, противник всяких революций, Достоевский тоже признает войну, восстания. Именно, по поводу войны с турками он говорит в одном из номеров «Дневника писа­теля», что лучше сбросить турецкое иго силой, хотя бы и при помощи кровопролитной войны, чем допускать, чтобы башибузуки сажали на кол детей, жгли, насиловали и совершали всякие неслыханные зверства над несчастными болгарами. Я не помню теперь в каком это номере сказано, но помню, что читав эти рассуждения, восхищался их здравым смыслом и удивлялся, почему это здравый смысл не встречается в других рассу­ждениях его, касающихся внутренних вопросов. Ибо если позволительна внешняя война за угнетенных, то тем более обязательна внутренняя» {из письма М. А. Энгельгардта к И. С. Аксакову от 21 — 29 ноября 1882 г. АТБ). 
8  «Краткое   изложение   Евангелия».  См.  прим.  7 к письму №  61.
9  «Соединение, перевод и исследование 4-х Евангелий» —>в то время по цензурным условиям еще не появлялось в печати и распространялось в рукописи.
  *«Зулу» — негритянское племя в юго-восточной Африке, в бас­сейне реки Тугела.
*«По поводу статей В. С. Соловьева»—рукопись статьи М. А. Энгельгардта.
Василий Кириллович Сютаев. 
24   речь идет о рукописи «Краткого изложения Еван­гелия», которую Толстой послал с М. С. Громекой

 Как вы думаете, почему идея непротивления злу насилием победила в Индии благодаря Ганди, а в России, несмотря на всемирный авторитет Толстого, ненасильственная революция так никогда и не произошла?