Изданы книги продолжателя Льва Толстого - писателя Георгия Демидова
Три книги вышли в издательстве «Возвращение». В «Русском зарубежье» прошла презентация третьей книги Демидова «Любовь за колючей проволокой» - совместное мероприятие общества бывших узников ГУЛАГа «Возвращение» и Музея Льва Толстого.
От Музея Льва Толстого выступил Валерий Васильевич Москаленко. Прочитав в «Огоньке» рассказ Демидова "Дубарь", в музее поняли, что традиции Льва Николаевича Толстого живы. Валерий Васильевич многое сделал для того, чтобы во Франции появился увесистый том Демидова на французском.
Вышел фильм Светланы Быченко «Житие интеллигента Георгия Демидова» (Сахаровский центр).
Живы те, кто разделил с писателем лагерные муки, и поэтому любой разговор о нем превращался в рассказ и о своей жизни, и о жизни страны. Презентация третьей книги Георгия Демидова стала мощным четырехчасовым разговором не только о судьбе писателя, но и о судьбе страны. Доминантная тема в этом разговоре — роль отдельной личности в тоталитарном мире.
Мариэтта Чудакова, отметила сегодняшний большой интерес к литературе, которая отражает сопротивление времени, если воспользоваться определением Варлама Шаламова. Еще недавно казалось, что был спад читательского интереса к этой литературе. Но на презентации бродило по рядам обращение общества бывших узников ГУЛАГа — собрать средства на переиздание хрестоматии для школьников «Есть всюду свет». Ее авторы — выдающиеся писатели, поэты, многие из которых прошли ГУЛАГ. Разосланный по России тираж (27 тысяч экземпляров) оказался недостаточным. Об этом пишут учителя, библиотекари. Сайтов, проповедующих тоталитарный режим,увы, гораздо больше, чем сайтов, противостоящих тоталитаризму.
…Какова мера сопротивления человека тоталитаризму, в какой бы форме он ни выступал. И что может противопоставить лагерному слогану «Умри ты сегодня, а я — завтра» человеческая солидарность? Может! Еще и как! Об этом тоже говорили.
Вспыхнул спор, не утихающий с тех пор, как впервые миру было явлено слово Демидова. Спор о концепции мира в творчестве Шаламова и Демидова. Сам спор, как точно заметил Виталий Шенталинский, имеет принципиальное значение. Речь идет в целом о картине мира. Мог ли Демидов вслед за Шаламовым «плюнуть в красоту»? (Заметим, что Шаламов ответил про себя: «Мог бы».) Что стоит за этим «мог бы», если произнесший это лагерник ходил за сотни километров на почту за письмами от Пастернака с его стихами! И тут вспомнили Юрия Домбровского — «Факультет ненужных вещей», отношение писателя к красоте. Бог ты мой! Какое это чудо — жаркие дебаты сидельцев по поводу любого поворота событий, касается ли это слова в тексте или человеческого поступка. Как вспыхивает Семен Виленский (председатель общества «Возвращение»), если кто-нибудь нечаянно бросает неточное слово.
...Понятно, что жалость — не главное слово в словаре Варлама Шаламова. Потому что шаламовский словарь прошел великое очищение гневом, которому он служил остатками своих слабеющих сил. Его занимали такие явления человеческого духа, которые возникают в условиях, когда человека пытаются превратить в нечеловека. Именно отсюда берет свое начало мысль о новой прозе, которая не есть проза документа (как мы полагаем), а проза, выстраданная, как документ.
Дочь Демидова запомнила один из походов отца к Шаламову. Спор шел — аж дым коромыслом! «Они оба были высокие. Встали из-за стола. И уперлись, что называется, лбами. Спор шел о том, как по-новому писать о новом опыте. Уже на улице отец сказал: «Да, это был ужас. Да, предавали, убивали, но и любили, дружили. Мы ведь жили. Это была жизнь».
И в который раз все пути расхождения двух писателей обретают некое новое схождение в пространстве того, что Демидов называл не правдой-справедливостью, а правдой-истиной. И тогда оказывается, что проза Шаламова и проза Демидова выстрадали свое право. Справедливо отметил колымчанин Борис Лесняк, что у каждого свой лагерный опыт, но даже если опыт один и тот же, неизбежны разные его оценки.
Есть высшая правота, которую Шаламов определял как «наше преимущество», — это «ад за нашими плечами».
Хотите понять особенности поэтики — изучите ад, который за плечами пишущего. Другого ключа к этой литературе нет. И только совокупная целостная картина ГУЛАГа, где его отдельные звенья кажутся противоречащими друг другу, может приблизить нас к пониманию самого трагического периода нашей истории, эхо которого гулко отдается во всех областях сегодняшней жизни. Была высказана и другая тревога — мы возвращаемся к дописьменной эре. Если мы утратим потребность хранить свою историю в книгах, нас ждет забвение, как это уже было со многими народами. Анатолий Александрович начал свое выступление с фразы, которая его когда-то ошеломила: «Нельзя навязывать народу чувство вины за прошлое».
— Если нет вины, то нет и долга. Однако вина будет всегда. Всегда будет и долг. Осознание страшной вины за прошлое и страшного долга у Александра Николаевича происходило постоянно. Шло оно по нарастающей со временем. Он знакомился с многочисленными делами, и то, что он сумел сделать, было частью долга. Тот, кто произнес фразу об отсутствии вины, должен в ногах валяться у семей, в которых погибли близкие. Остается напомнить, что эту фразу про «чувство вины» произнес наш бывший президент Владимир Путин.
