До бойни. Отец Гапон как Глава Протеста. / Before the Massacre. Father Gapon as a Strike Leader. // Manchester Guardian. January 27. 1905.

Вторая встреча с Гапоном.

Санкт-Петербург, пятница

Сегодня я получил возможность присутствовать на одной из встреч с рабочими, которые отец Гапон почти ежечасно организует в разных концах города. Стоит сказать о том, что благоприятное впечатление, полученное мной из нашей вчерашней беседы с лидером движения, резко изменилось после того, что я увидел во время этого собрания. В невысокой зале на окраине города стояла плотная толпа рабочих, нетерпеливо ожидавших прихода священника. Большинство лиц были открытыми и простыми, выражение у многих - почти детское. Отец Гапон появился в красной рясе, с румяным лицом и глазами, сверкающими от неестественного возбуждения. Он махнул толпе рукой, и воцарилась тишина.
- «Здравствуйте!” - воскликнул он. \
«Здравствуй, батюшка!”, - ответили они.
“Желаю вам успеха в борьбе за ваши права!”
- «Спасибо, батюшка!”, - раздалось в ответ.
Потом священник быстро и нервно начал говорить о поведении руководителей Путиловского завода. В отрывистых и простых выражениях он объяснил рабочим, что их эксплуатируют и унижают, фабричные инспектора полностью подчи няются капиталистам, и рабочие должны бороться за свои права. Его речь была прервана криками одобрения толпы, повторяющей слова Гапона. Он выступал против чиновников, говоря, что они не дают народу свободу. “Свобода!”, - воскликнула толпа с огромным энтузиазмом. “Если, - продолжал он все в той же торопливой, невыразительной манере, - если царь не удовлетворит наши требования, то долой царя!“. - “Долой царя!” - закричала толпа. Потом, призывая народ к большой демонстрации в воскресенье, Гапон прочитал петицию, которую собирался представить царю на следующи день. Основные требования: политическая амнистия, созыв Учредительного собрание, всеобщее избирательное право, отделение Церкви от государства, отмена косвенных налогов, передача земли народу и отмена института фабричных инспекторов - представляли собой странную смесь известных либеральных и других самых наивных из заведомо невыполнимых требований. Отец Гапон сделал попытку объяснить некоторые наиболее невнятные фразы, но было видно, что толпа не понимает значения петиции и энтузиазм, с которым она встречала чтение, был почти болезненным: они выглядст как люди, находящиеся в гипнотическом трансе.

Заключительная фраза петиции гласила, что страдания подписавших ее столь велики, что возможным облегчением будет свобода или смерть. Прочитав ее, Гапон поднял свою руку и заставил мужчин поклясться, что они придут в воскресенье на место сбора во всеоружии.

“Мы клянемся!”, - закричали люди, и над толпой вырос лес поднятых рук. “Если они тронут нас, если oни причинят нам боль, мы будем бороться до смерти!” “Мы умрем! - радостно кричала толпа. - Мы умрем!” Затем оратор, произнеся несколько прощальных слов, coшел с трибуны, сопровождаемый возгласами: “Спасибо, батюшка!” Это было странное и всевозбуждающее зрелище, однако было нечто ужасное в мысли, что эта невежественная необразованная толпа готова броситься на неминуемую смерть по просьбе священника, с такой легкостью говорившего о получении от царя уступок.

Недостаточное чувство ответственности

В беседе со мной отец Гапон сказал, что уверен: рабочим удастся дойти до Дворцовой площади, и полиция не осмелится им помешать. Он лично написал письмо министру внутренних дел, поклявшись своей жизнью и жизнью своих сторонников, что царь вне опасности. За свою собственную свободу Гапон не опасается: полиция боится, а рабочие в настоящий момент обладают огромной властью. Они способны взорвать завод и положить конец военной промышленности в России на долгие годы. Когда я спросил у него, что он будет делать, если царь не выйдет, он заявил, что они будут ждать. ≪Царское Село не так далеко, а телеграф еще работает”.
“А если он все же не придет?”
“Тогда посмотрим”.
Он также добавил, что собирался провести забастовку товку в мае по возвращении эскадры Рожественского, но падение Порт-Артура убедило его, что ему надо воспользоваться настоящей ситуацией.
Больше всего в речи Гапона поражает то безразличие, с которым он говорил о возмо можности своей смерти или убийства своих последователей, и полное отсутствие ощущения той огромной ответственности, которую он на себя взял. Он не оратор и, повидимому,  человек со средними умственными способностями и образованием. Секрет влияния на массы кроется, скорее всего, в способности апеллировать к эмоциям, утверждения, что Гапон является агентом-провокатором, кажутся невероятными, хотя в его карьере были моменты,
говорящие об обратном.