Письмо Толстого М. Э. Здзеховскому (о патриотизме)

1895 г. Сентября 10. Я. П.

Мариан Эдмундович,

Письмо ваше я получил и поспешил прочесть статью вашу в «Северном вестнике»1. Очень благодарен за то, что вы указали мне на нее. Статья прекрасная, и я узнал из нее много для себя нового и радостного. Я знал про Мицкевича2 и Товянского3. Но я приписывал их религиозное настроение исклю­чительным свойствам этих двух одиночных людей. Из вашей же статьи я узнал, что они были только родоначальниками вызванного патриотизмом, глубоко трогательного по своей возвышенности и искренности, истинно христианского движе­ния, продолжающегося до сих пор.

Статья моя «Патриотизм и христианство»4 вызвала очень много возражений. Возражали мне и философы, и публицисты, и русские, и французские, и немецкие, и австрийские; возра­жаете и вы; и все возражения, так же как и ваше, сводятся к тому, что мои осуждения патриотизма справедливы по отно­шению к дурному патриотизму, но не имеют никакого основа­ния, если относятся к хорошему и полезному патриотизму; о том же, в чем состоит этот хороший и полезный патриотизм и чем он отличается от дурного, — никто до сих пор не потру­дился объяснить.

Вы пишете в вашем письме, что, «кроме завоевательного, человеконенавистнического патриотизма могущественных наро­дов, существует еще совершенно противоположный патриотизм народов порабощенных, стремящихся единственно к защите родной веры и языка от врагов». И этим положением угнетен­ности определяете хороший патриотизм.

Но угнетенность или могущественность народов не делает различия в сущности того, что называется патриотизмом. Огонь будет всё такой же жгучий и опасный огонь, будет ли он пылать костром или теплиться спичкой.

Под патриотизмом разумеется обыкновенно предпочтитель­ная перед другими народами любовь к своему народу, точно так же как под эгоизмом разумеется предпочтительная любовь перед другими людьми к одной своей личности. И трудно пред­ставить себе, каким образом такая предпочтительность одного народа перед другим может считаться добрым и потому жела­тельным свойством. Если вы скажете, что патриотизм извини­тельнее в угнетаемом, чем в угнетателе, так же как извинитель­нее проявление эгоизма в человеке, которого душат, чем в чело­веке, никем не тревожимом, то нельзя будет не согласиться с вами, но изменить своего свойства патриотизм не может от того, что он будет проявляем угнетаемым или угнетателем. И свойство это: предпочтение одного народа перед всеми дру­гими, так же как и эгоизм, никак не может быть доброе. Но мало того, что патриотизм есть свойство недоброе, оно есть и нера­зумное учение.

Под словом патриотизм подразумевается ведь не только непосредственная, невольная любовь к своему народу и пред­почтение его перед другими, но еще и учение о том, что такая любовь и предпочтение хороши и полезны. И это-то учение особенно неразумно среди христианских народов. Неразумно оно не только потому, что оно противоречит и основному смыслу учения Христа, но еще и потому, что христианство, дости­гая своим путем всего того, к чему стремится патриотизм, делает патриотизм излишним и ненужным и мешающим, как лампа при дневном свете.

Человек, верующий, как Красинский,5 в то, что «церковь божья — не то или другое место, не тот или другой обряд, но вся планета и все, какие только могут существовать отноше­ния личностей и народов между собой»,—не может уже быть патриотом, потому что он во имя христианства совершит все те дела, которые может требовать от него патриотизм. Патрио­тизм требует, например, от своего ученика жертвы своей жи­знью для блага своих единородцев, христианство же требует такой же жертвы для блага всех людей, и потому тем более и естественнее такая жертва для людей своего народа.

Вы пишете о тех страшных насилиях, которые совершаются дикими, глупыми и жестокими русскими властями над верою и языком поляков, и выставляете это как бы поводом для пат­риотической деятельности.6 Но я не вижу этого. Для того, чтобы быть возмущенным этими насилиями я всеми силами противодействовать им, не нужно быть ни поляком, ни патрио­том, нужно только быть христианином.

В данном случае, например, я, не будучи поляком, поспорю с каждым поляком в степени отвращения, негодования к тем диким и глупым мерам русских правительственных лиц, кото­рые употребляются против веры и языка поляков; поспорю, и в желании противодействовать этим мерам, и не потому, что я люблю католичество больше, чем другие веры, или польский язык больше, чем другие языки, а потому, что я стараюсь быть христианином. И потому, для того чтобы ничего подобного не было ни в Польше, ни в Эльзасе, ни в Чехии, нужно не распростра­нение патриотизма, а распространение истинного христианства.

Можно сказать, что мы не хотим знать христианства, и тогда возможно восхвалять патриотизм; но как скоро мы при­знали христианство, или хоть вытекающее из него сознание равенства людей и уважение к человеческому достоинству, то никакому патриотизму уже нет места. Меня удивляет при этом, главное, то, каким образом защитники патриотизма угне­тенных народов (каким бы усовершенствованным и утончен­ным они его ни представляли) не видят того, как вреден пат­риотизм именно для их целей.

Во имя чего совершались и совершаются все насилия над языком и верою в Польше, Остзейском краю, в Эльзасе, Чехии, над евреями в России — везде, где совершались и совершаются такие насилия? Только во имя того самого патриотизма, кото­рый вы защищаете.

Спросите у наших диких русификаторов Польши, Остзей­ского края, у гонителей евреев, зачем они делают то, что де­лают? Они скажут вам, что это делается для защиты родной веры и языка, скажут, что если они не будут делать то, что делают, то пострадают родная вера и язык. Русские ополя­чатся, онемечатся, объевреятся.

Если бы не было учения о том, что патриотизм есть нечто хорошее, никогда не нашлось бы людей столь гнусных, кото­рые в конце XIX века решились бы делать те мерзости, которые они делают теперь.

Теперь же ученые — у нас самый дикий гонитель веры бывший профессор7 — имеют точку опоры в патриотизме. Они знают историю, знают про все бесполезные ужасы гонений языка и веры; но благодаря учению патриотизма у них есть оправда­ние.8 Патриотизм дает им точку опоры, христианство же выни­мает у них ее из-под ног. И потому народам покоренным, стра­дающим от угнетения, надо уничтожать патриотизм, разрушать теоретические основы его, осмеивать его, а не восхвалять.

Защищая патриотизм, говорят еще об индивидуальности народностей, о том, что патриотизм имеет целью спасти инди­видуальность народа; индивидуальность же народов предпо­лагается необходимым условием прогресса.

Но, во-1-х, кто сказал, что индивидуальность есть необхо­димое условие прогресса? Это ничем не доказано, и мы не имеем права принимать это произвольное положение за аксиому.

Во-2-х, если даже и допустить, что это так, то и тогда средство-для народа проявить свою индивидуальность никак не будет состоять в том, чтобы стараться проявить ее, а в том, напротив, чтобы, забыв о своей индивидуальности, всеми своими силами делать то, к чему народ чувствует себя наиболее способным и потому призванным, точно так же, как отдельный человек проявит свою индивидуальность не тогда, когда он будет заботиться о ней, а тогда, когда он, забыв о ней, будет по мере-своих сил и способностей делать то, к чему его влечет его при­рода.*

*(Сноска Толстого.) Это все равно, что забота о том, чтобы люди, работающие для содержания своей общины, работали бы разнообразную работу и в различных местах. Пусть только каждый делает по мере своих сил и способностей самое нужное для общины, и де­лает из всех своих сил, и они все будут невольно работать различ­ное разными орудиями и в разных местах

Один из самых обыкновенных софизмов, употребляемых для защиты безнравственного, состоит в том, чтобы нарочно смешивать то, что есть, с тем, что должно быть, и, начав гово­рить об одном, подставлять другое. И этот самый софизм упо­требляется чаще всего и по отношению к патриотизму. Есть то, что всякому поляку ближе и дороже — поляк, немцу — немец, еврею — еврей, русскому — русский. Есть даже и то, что вследствие исторических причин и дурного воспитания люди одного народа испытывают бессознательное отвращение и недоброжелательство к людям другого народа. Всё это есть, но признание того, что это есть, так же как и признание того, что каждый человек любит свою особу больше других людей, никак не может доказывать, что это должно быть. Напротив: всё дело всего человечества и всякого отдельного человека состоит только в том, чтобы подавлять эти предпочтения и недоброжелательства, бороться с ними и сознательно поступать по отношению к другим народам и людям других народов со­вершенно так же, как поступаешь по отношению к своему народу и своим соотечественникам. Заботиться о патриотизме, как о чувстве, которое желательно воспитать в каждом человеке, совершенно излишне. Бог или природа уже без нас так позабо­тились об этом чувстве, что оно присуще всякому человеку и народу, так что нам нечего заботиться о воспитании его в себе и других. Заботиться нам надо не о патриотизме, а о том, чтобы, внося в жизнь тот свет, который есть в нас, изменять ее и при­ближать к тому идеалу, который стоит перед нами. Идеал же, стоящий в наше время перед каждым человеком, просвещенным истинным светом Христа, состоит не в восстановлении Польши, Богемии, Ирландии, Армении и не в сохранении единства и величия России, Англии, Германии, Австрии,а, напротив,в уничтожении этого единства и величия России, Англии, Гер­мании и других, в уничтожении этих насильнических, анти­христианских соединений, называемых государствами и стоящих на пути всякого истинного прогресса и порождающих страдания угнетенных и- покоренных народов, — всё то зло, от которого страдает современное человечество. Уничтожение же это возможно только истинным просвещением: признанием того, что мы прежде, чем русские, поляки, немцы — люди, ученики одного учителя, сыны одного отца, братья между собою. И это понимали и понимают лучшие представители польского народа, как вы это прекрасно рассказали в своей статье. И это же с каждым днем понимает всё большее и боль­шее количество людей во всем мире. Так что дни государствен­ного насилия уже сочтены, и освобождение не только покорен­ных народов, но и задавленных рабочих, уже близко, если мы только сами не будем отдалять времени этого освобождения тем, что будем делом и словом участвовать в насильнических делах правительств. Признание же патриотизма, какого бы то ни было, добрым свойством и возбуждение к нему народа есть одно из главных препятствий для достижения стоящих перед нами идеалов.

Очень благодарю вас еще раз за ваше хорошее письмо, за прекрасную статью и за случай, который вы мне этим подали еще раз проверить, обдумать и высказать мои мысли о патрио­тизме.

Примите уверение моего уважения

Л. Толстой.

Письмо Толстого о «польском вопросе», о патриотизме угнетаемых и угнетателей польскому ученому, публицисту Мариану Здзеховскому, приславшему статью о религиозно-политических идеалах польского общества, напечатанной в «Северном вестнике» (кн. 6, под псевд. М. Урсин) из-за цензурных соображений в сокра­щенном виде. Желая издать ее за границей полностью и считая свое имя недостаточно известным, чтобы рассчитывать на успех издания, Здзеховский обратился к Толстому с письмом 12 авгу­ста 1895 г., в котором просил высказать мнение о своей статье и «о помощи в виде краткого предисловия, хотя бы в полемическом тоне», и по поводу прочитанной им статьи Толстого «Христиан­ство и патриотизм». (О переписке Толстого и Здзеховского см.: «Новая Польша» (перевод Е. Л. Шиманской). – 2003. – № 7-8 (44).

Письмо-статья Толстого впервые напечатано Здзеховским в польской прессе в конце 1895 г. Последовал резкий отклик, грозное обвинение писателя «чуть ли не в государственной измене» прозвучал в «Московских ведомостях» (Н. В-а. «Письмо из Варшавы». 1896, № 2, 2 января). см. Интервью и беседы с Толстым / Н. Ракшанин. Новости и Биржевая газета. 1896, № 9).

Затем Здзеховский опубликовал письмо Толстого (под псевд. М. Урсин) брошюре «Религиозно-политические идеалы польского общества». Очерк. С предисловием графа Л. Н. Толстого. Лейпциг: Э. Л. Каспрович, 1896.

Мариан Эдмундович Здзеховский (Marian Zdziechowski) (1861-1938) — польский ученый, филолог, доцент кафедры славянских литератур Краковского университета, публицист. Позже - один из основателей Славянского клуба в Кракове (1901) и его печатного органа «Świat słowiański» (1901—1914). Переписывался с русскими общественными деятелями и писателями: Н. С. Арсеньевым, Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, Д. С. Мережковским, П. Б. Струве, с братьями Трубецкими, Б.Н. Чичериным. Печатался в журналах: «Северный вестник», «Век», «Московский Еженедельник», газете «Новости», «Рассвет» и др., выступая по вопросам польско-русских и польско-австрийских отношений, умонастроений польского общества, новым веяниям в католическом богословии. См.: «…Между нами не может быть ни малейшего спора…». Письма С.Н. Булгакова М.Э. Здзеховскому о необходимости церковного обновления.1905–1907 гг. // «Отечественные архивы». 2010, № 4.

Корреспондент и посетитель Л. Толстого. В 1899 г. в письме Здзеховскому Толстой написал, что «в сближении с поляками» он всегда испытывал «чувства благодарности и особенной радости духовного общения». «Вашей статьей и разговорами Вы помогли мне сознательно сблизиться с поляками, то, к чему я всегда чувствовал несознательное влечение» (ПСС, т. 72, № 141).

1 «Религиозно-политические идеалы польского общества» («Северный вестник». 1895. кн. 7, под псевд. М. Урсин).

2 Адам Мицкевич (Mickiewicz) (1798—1855) - польский поэт, публицист. Издал книгу «Сонеты», поэму патриотического звучания «Конрад Валленрод» (1828).В 3-й части «Дзядов» (1832) раскрыта духовная драма героя — «титана чувств», страдающего «за миллионы». В религиозно-философской «Книге польского народа и польского пилигримства» (1832) изложена доктрина «польского мессионизма» - о призвании избранного народа-мученика.

3 Анджей Товянский (Andrzej Towiański) (1799—1878) - польский философ-мистик, создатель теории религиозного избранничества польского народа.

4 Неточность: Статья Толстого «Христианство и патриотизм». 1893-1894 гг. Впервые опубликована: франц. перевод Ж. Легра опубликован в мае 1894 г. («Journal des Débats»), англ. В. Г. Черткова – в июне («Daily Chronicle»), нем. В. Е. Генкеля – в августе (изд. Г. Мюллера) того же года. На русском яз. впервые опубликована в изд. М. К. Элпидина в Женеве в 1895 г. Распространялась в России в гектографических изданиях; особенно – в Польше (см.: Отклик М. Здзеховского). Вызвала огромную полемику в русской и иностранной печати.

5 Сигизмунд Красинский (1812—1859) - польский поэт, автор «Небо­жественной комедии», «Иридиона» и др., испытавший, как и Мицкевич, сильное влияние идей Товянского.

6 Здзеховский, живший в это время в России, решил не помещать эту фразу в печатном тексте и написал так: «Те страш­ные насилия, которые совершаются дикими, глупыми и жестокими рус­скими властями... выставляются ими как бы поводом для патриотической деятельности».

7 Толстой имеет в виду обер-прокурора Синода К. П. Победонос­цева, который в 1860—1865 гг. занимал кафедру гражданского права в Московском университете.

8 Зачеркнуто в четвертой редакции: Так что в основе всяких насилий над покоренными народами лежит патриотизм угнетателей.